Иногда, вот как сегодня, дед заботливо подсказывал надеть шапку, чтобы, как в школе рассказывали, солнечный удар не получить. Но в этот раз шапка меня не спасла. Причиной, наверное, было то, что я и без того чувствовала себя плохо. Когда я прямо на огороде потеряла сознание, дед быстро позвал Анастасию Ивановну, нового фельдшера. Слушала их, уже придя в себя, хотя показывать этого не хотела, потому едва приоткрывала глаз. Я вообще любила болеть. Тогда меня не били, вкусно и сытно кормили. По крайней мере, дед не забывал этого делать.
– У девочки ангина, – констатировала белокурая, голубоглазая женщина.
– Ээ, – дед, хоть и военный, всегда терялся в случае, если с его близкими случалось подобное. – Ангина же на сердце дает осложнения.
– Увы, – согласилась Анастасия Ивановна. – Но вы не переживайте, организм молодой.
– Это да… – он вздохнул, – Анька, уйди.
От этого возгласа мои глаза сами собой открылись.
– Ну вот, пришла в себя, – заметила Анастасия Ивановна. – Что ж ты так дедушку пугаешь?
Я хмыкнула и отвернулась, стиснув зубы: «Пугаю я его, как же? Не все ли ему равно. На огород же ОН отправил больного ребенка».
– Значит так, – заключила она и записала что-то на бумаге. – Постельный режим, калина, малина, мед, молоко теплое с медом, а через пять дней ко мне. Будет хуже – зовите. – Она мне улыбнулась так же ласково, как врач в Киеве, и я улыбнулась ей. – Не болей, моя хорошая, – и Анастасия Ивановна вышла.
За ней быстро пошел мой дедушка. Я услышала обрывок их разговора:
– У нее с сердцем проблемы серьезные. Порок сердца.
– Ростислав Андреевич, – ее голос был спокойным и не удивленным или обеспокоенным, – вы девочку берегите. Особенно в период полового созревания, то есть формирования всех органов. И ходите иногда в церковь.
Даже я тогда улыбнулась: «Дедушка и церковь – несовместимые вещи».
– Даже рак на последней стадии излечим, если верить. Берегите ровесницу горькой звезды.
– Набожная какая-то, – буркнул дед, зайдя ко мне в комнату. – Медикам виднее.
– Дедушка, – спросила я, ведь вопрос о моем сердце меня тоже интересовал, – а я умру?
– Подслушивала, значит, – снова пробурчал он.
– Но, дедушка.
– Снежа, все мы когда-нибудь умрем, – он так всегда «включал философа», как говорил Олег.
– Да, деда, – нетерпеливо просипела я, – кто-то раньше, кто-то – позже. Но я рано, да?