– Не кипятись, Палыч! Звиняй, что, может, и обидел ненароком, – перебил его Шурик. – Теперь меня послушай. Может, хоть ты меня поймешь. Раньше наш совхоз миллионером был. Всю область овощами кормил. Ферма была хорошая, молоко детям в садике и школе бесплатно давали. На мне вся техника держалась. Я ж любую деталь сделаю любо-дорого, лучше заводской! А сейчас – кто я?! Вот уже десять лет я задаю себе один и тот же вопрос: «На хрена меня перестраивали?! Я ж никого об этом не просил!», – Шурик исступленно стучал себя в грудь. – Как так!? Я, мастер «золотые руки», в алкаша превратился, а?! Я ж работать хотел! Детей растить! А вот судьба крутанула так, что я махом слетел с катушек на обочину жизни. И не только я. Весь совхоз под откос пустили. Кто виноват? Не знаю? Нет ответа на мой вопрос. Вот и пью до самоистребления, потому как трезвого себя ненавижу и не уважаю. Знаешь, Палыч, каково это, самого себя ненавидеть?! Вижу, не понимаешь! – выдохнул Шурик и рухнул на стул, опустив голову.
Крупные капли пота выступили на его бледном лице. И во всем его облике было столько безысходного отчаяния, что Палыч вынужден был сменить гнев на милость.
– Ну… ладно, ладно… Хватит, – миролюбиво произнес доктор. – Я помочь тебе хочу, а ты уже полчаса мне мозг выносишь. Конечно, ты прав. И мне тебя жалко. Потому и говорю с тобой не как с быдлом, а как с человеком. Как с человеком! Понял!?
– Да понял я, понял. Я ведь давно уже не человек, Палыч. Мутант. Побочный продукт перестройки. Моя вина только в том, что я еще живу. Другой вины за собой не вижу. Запутался я. Не знаю, по какой дороге мне идти дальше? И есть ли она вообще эта дорога для таких, как я?
– У тебя сейчас одна дорога – операция! Поправишься, тогда и дорогу будешь искать. Поверь, в моей практике, случалось, и безнадежные выживали. А у тебя есть шанс! Уверен! Ты мужик со стержнем! Я таких уважаю. Дети есть? Может, они помогут?
– Дети? – Шурик вздрогнул, втянув голову в плечи, и совсем сник. – Налей-ка, – тихо попросил он хирурга, не поднимая головы.
– Может,… хватит? Ты ж запойный, не остановишься…
– Налей, не жалей, раз такой денек выдался, – твердо повторил Шурик. – Душевный разговор у нас получается. Давно вот так, по-человечески, ни с кем не говорил. У тебя, Палыч, душа есть. Хотя, врать не буду, с первого раза ты мне шибко не поглянулся. Но ты не побрезговал меня, лапотника, мужика холопского звания, за один стол с собой усадить, – высокопарно произнес Шурик, намекая, что он и с поэзией накоротке, – даже коньячком хорошим угостить. Пусть и дармовым, но угостил же? А на это нонче не каждый способен.