Токоев приезжал, когда я была на кладбище. И, конечно, не дождался! Так ему и надо. Оставил розу, открытку с натыканными сердечками. И накрыл это хозяйство истеричной запиской, в которой обещал больше «не вер-ну-ть-ся ни-ко-гда!!!» Вернулся через полчаса. С вином и конфетами. Вина было больше, чем конфет… Пьяные, мы валялись на кровати, пытаясь сношаться. Да уж.
И вот сегодня дневные кошмары, разинув волчьи пасти, ополчились.
На соседнем сидении женщина громко засмеялась и посмотрела на меня с ложной пьяной проницательностью. Лицо ее менялось в зависимости от тембра и громкости смеха: то это было лицо коровы, то козы. Но рога непременно присутствовали. Конечно, кого вдохновит пьяная страхолюдина? Алкоголь ведь меняет ДНК.
Видимо, я сказала это вслух: контролировать что-либо было трудно. Женщина встала, подошла ко мне, и, пока я ею любовалась, с размаху ударила меня в мой хлипкий нос…
Жара.
Как всегда, после дождливого февраля резко наступило лето. Но всё равно не хотелось ни покупать новую одежду, ни спать по ночам, ни думать о скользящей мимо жизни.
Особенно неприятно было, наверное, митингующим на Площади. Как бы ни прикрывались они газетками «Агым», как бы ни запивали водку почти горячей минералкой, пытаясь остудить свой фальшивый пыл мыслью о том, что сидят они здесь не за благое дело, а за жалкие гроши – ничего не помогало.
На следующий день после мятежа сняли оцепление вокруг Площади, и можно было ездить по городу. Или прогуляться среди вчерашних беснующихся, оставшихся валяться прямо на асфальте. Говорят, водку эти дни к Площади везли ящиками…
Рядом с каждым «повстанцем» – скромная полулитровка минералки, пустая и сиротливая. Дворники отказались убирать Площадь после этой ночи – биотуалеты привезти не удосужились. А в пылу жажды народной справедливости и огня – огня для нутра – не до газет и укромных мест.
Густое всенародное возмущение дымилось ошметками в лучах почти уже весеннего и во всякое время жаркого солнца. Кончилась дармовая водка, значит, пора по домам. За месяц продажи родины в розницу у Белого дома платят достаточно, чтобы продолжать питаться лепешкой и чаем.
Это было время, когда на моей родине к весне, по сезонной традиции, словно тухлый «подснежник»3 из-под грязного тощего снега, проросла новая профессия – митингующий.