– А зачем писать? – заинтересовалась жаба.
– Такие истины должны жить вечно, и надо сделать так, чтобы о них узнали все!
– Узнав истину утром, к вечеру можно помереть! – хмыкнула жаба и снова распахнула пасть.
– С ума сойти! – ахнул Ларс де Росс. – Еще один шедевр!
Жаба вновь закрыла пасть.
– Возможно, ты не так уж безнадежен. И ты серьезно думаешь, мои сентенции кому-нибудь нужны?
– Спрашиваешь! Еще как! Мои читатели от них ну просто офигеют!
– Да ты никак писатель?
– Да. Я прямо вижу, как мой рыцарь Роланд встречает по дороге мудреца и восторженно внимает, балдея от его гениальных мыслей.
– И много у тебя читателей?
– Полно. Как мне в издательстве сказали: весь Дагар от моих книжек угорает, и Фарландия их начала уже читать.
– А ты в своей книженции и про меня пропишешь?
– Конечно! В моем сюжете как раз такого поворота событий не хватало. Тебя как зовут?
– Цзыкун.
– То, что надо! Самое имя для мудреца, пропитанного мудростью тысячелетий.
– Надо же, и возраст угадал, – удивилась жаба. – Ладно, падай сюда, пропитывайся мудростью тысячелетий.
Еще один плевок заставил ремень седельной сумы соскользнуть с выступа скалы, и граф вместе с ней ухнул вниз. Приземлился мягко, прямо на язык цзыкуна. Жаба сплюнула его на землю и коротко распорядилась:
– Пиши.
Ларс протер глаза от скользкой слюны мудреца, вытащил из сумки чернильницу, перья, пристроил тетрадку на широкой лапе монстра и приготовился писать.
«Айри! Ты представляешь, он его уломал…»
«Цзыкуна заломал?» – от неожиданности девица чуть не сорвалась с лианы.
«Не, уболтал. Сидят, считай, в обнимку рядом, и он записывает его бред!»
«Фу-у-у… не спускай с них глаз, и если что…»
«То сразу доложу».
А граф тем временем внимал цзыкуну и строчил. Перо летало по бумаге, фиксируя каждое слово мудреца.
– Ты только в книжице своей меня не жабой, а старым мудрецом представь, – внушал цзыкун писателю.
– Обязательно. Хотя в виде такого монстра ты выглядел бы колоритней.
– Важна не форма, а содержание, – наставительно сказал цзыкун, недовольно пожевав губами.
– Еще один перл! – обрадовался Ларс, торопливо фиксируя и эту мысль на бумаге. – А не скажешь, цзыкун, как ты относишься к работе? Я часто наблюдал за слугами в замке отца, за кузнецами, плотниками. Одни работают с огромным удовольствием, словно играют, а другие злобно, с отвращением, и вечно чем-то недовольны.