Отшвырнув опустошённую бутылку в угол, Серёга сгрёб остатки ужина со стола в котелок. Указал на него пальцем, помолчал, затем вскинул руку в сторону тлеющих, угасающих в печке углей, и изрёк:
– Видал… запах, видал? А? Печёной на углях. Картошечкой печёной. А? Вот. И кабан. Вот. Он чует. А идти – не надо идти. Я знаю. Знаю, где у них тропа. Рядом у них тропа. Идти никуда и не пойдём. Сами придут.
Серёга, покачиваясь, подошёл к двери, открыл её, вытряхнул на улицу содержимое котелка и, закашлявшись от влетевшего морозного облака, прохрипел:
– Придут… на запах придут. Патронташ твой. Патронташ давай.
Что оставалось делать? Пришлось снять с пояса патронташ. Серёга вылущил из него все патроны, уложил их рядком на топчан, накрыл своей телогрейкой.
– Чтобы соблазну у тебя не было ночью стащить их у меня. Спать на них буду. Они тебе без надобности, – затем достал из кармана два патрона и протянул мне:
– Вот. Бекасинник. Заряжай оба ствола. Они ночью не придут. Как засветат маненько, так и пойдут. По тропе. Она не далеко тута. Ты у тропы будешь, а я – за тобой… чуть справа.
Я подскочил от возмущения:
– Ты чё?! Серёга! Я бекасинником кабана буду брать? Это же как снежком в него бросить!
– Ты первого – секача – ошпаришь… бекасинником, он осерчат, ты с другого ствола – он озверет, и на тебя. Как прибежит к тебе разбираться: чё да как, я ёму в пятак – хрясь! Из скалки. Жаканом. Потом – свежИм. Потом самогонку пьём. Потом печёнку жрём!
– Потом?!! Это потом, если… Чью только печёнку жрать будешь? Со мной – кабанью, или с кабаном – мою..?
Серёга плюхнулся на топчан, сладко зевнул, повернулся к стене, покряхтел, проворчал чуть слышно:
– Замолчь. Спать… И замолчь. Рано завтри подыму. Спать… сказал.
Через мгновение послышался его громкий храп.
Я осторожно вытащил из-под спящего свои патроны и, подгоняемый трескучим морозом и страхом, переполненный негодованием, к утру уже был дома. А через несколько дней случайно узнал от отца, (который, кстати сказать, запрещал мне водиться с Серёгой), что он угощался у того свежей кабанятиной…
Часто в молодости, да и не только, мы поддаёмся желанию самоутвердиться, показать свою храбрость, исключительность. Показать себя таким, каким не являешься, но хочешь быть. Тем, кем, на твой взгляд, должны все восхищаться, передавать из уст в уста байки о твоих геройских, порой безумных поступках.