Связь телефонная была дрянной,
И приходилось прятаться при этом,
Но даже так, я говорил с женой,
Не подчиняясь строгим здесь запретам.
И вот, поговорив с ней воровски,
И в мнимого так превращаясь вора,
Я вспоминал, сгорая от тоски,
Суть нашего с ней разговора.
Мы говорили, будто как во сне,
Удача, что получилось дозвониться,
Сказала… да, она сказала мне,
Что заболела и была в больнице.
И вот она переживает сгоряча,
Так словно она в чëм-то виновата,
Что там потратила все деньги на врача,
И что не скоро у неë зарплата.
Я знаю, как там трудно очень ей,
И то, что денег у неë есть крайне мало,
И то, что она правды всей
О бедствии своëм мне не сказала.
И вот уже и думы не выходят из ума,
Я очень еë бедную жалею,
Как горько там она живëт сама,
А я же не могу быть рядом с нею.
И я молился: «Господи, ей помоги!
Спаси!» Но совесть рьяно гложет:
Она ведь увеличивать долги
Давно уж более не может.
И я, не зная, как мне дальше быть,
Полночи горько-горько плачу:
Как бедная она весь месяц будет жить,
В тюрьму мне, собирая передачу.
Она все выходные простоит
В очередях тюремных, где немая
Толпа людей, без выражения обид,
Будет стоять, страданья принимая.