И она решилась.
Один шаг.
Всего один шаг, и иллюзия задрожала, осыпалась ворохом разноцветных искр. Она только и успела, что коротко вскрикнуть. Звук удара был… неприятным. Почему-то он представлял это иначе, но… он выглянул, убеждаясь, что все прошло именно так, как должно.
Девушка лежала, распластавшись на каменных плитах. Ее изломанная фигурка с высоты седьмого этажа гляделась ненастоящей, кукольной. Ручки-ножки, кружевное платьице, волосы светлым ореолом… даже в чем-то красиво, правда, он понимал, что эта красота – тоже иллюзия.
Стоило поспешить, а то мало ли…
Шлюха свое заслужила, но что-то подсказывало, что законники с такой постановкой не согласятся.
– Ну ты и с-стервь, – сказал Вадик, потирая ушибленное колено.
– А то! – Я пнула его по голени, уже без особого раздражения, но так, для острастки, добавив: – В следующий раз вообще яйца оторву…
Я вывернулась из теплых Вадиковых объятий.
Тоже мне… если мы пару раз прогулялись по парку, то теперь, значит, руки распускать можно? Я вытерла губы, раздраженно подумав, что день определенно не задался.
Сначала у мамашки приключился внеочередной приступ глобального чувства вины передо мной, которое она выплескивала в слезах и причитаниях. А значит, и думать нечего, к вечеру дозу найдет. И хорошо, если чего легенького, что только мозги отключит.
Надеюсь, хоть дружков своих на хату не потянет.
А с другой стороны, Танька всегда была не против поменяться на ночь.
Из дому я убегала, рявкнув, чтоб мамашка и не думала ширяться, потому что… просто потому, – ей мои аргументы до одного места.
Сбегала так быстро, что не разминулась с Софкой с первого этажа. Да и немудрено, в Софке два центнера весу, которые дорогу перекрывали надежней, чем холестериновая пробка сосуд. Характер у Софки соответствующий весу. Наши ее вообще ведьмой полагали, а потому относились уважительно, чем окончательно разбаловали.
– В мое время, Маргарита, – Софкино лицо было гипертонически красно, три подбородка надежно скрывали больную – а у такого человека здоровых органов однозначно немного – щитовидку от мира, – девушки не носились сломя голову.
– Так когда это было, баба Софа…
Она терпеть не могла, когда ей намекали на возраст, краснея еще больше. Круглый рот ее раскрывался, извергая слова, которые почему-то моего сознания не достигали. Может, потому, что это сознание давно научилось отсекать несущественную информацию.