– Знаешь, беременными за один день не становятся! Жила же она с этим извергом…
– Ты кого сейчас убеждаешь? Никто тебя за язык не тянул помощь предлагать!
– Точно, – вздохнул Мономах. – Не делай добра, не получишь зла!
– Во-во! – согласно закивал патолог. – Дернем по маленькой? За упокой невинной души? Ты же не за рулем, так?
* * *
– Почему я должен отдать дело?
Голос следователя звучал по-детски обиженно, словно у него отнимали конфету или любимую игрушку. Алла не желала ссориться – не плюй в колодец, как говорится, вдруг ей еще придется обратиться к этому Кравцу? Поэтому она попыталась объяснить.
– Видите ли, Алексей Дмитриевич, ваше дело может оказаться связанным с нашим.
– Может? То есть вы не уверены?
– В течение нескольких недель в городе убиты несколько женщин. Все были беременны.
– Вы говорите о маньяке?
– Не обязательно. Убийства совершены различными способами, и в одном случае смерть наступила от кровотечения, так что…
– Так что вообще не ясно, имело ли место убийство?
– Послушайте, – начала терять терпение Алла, – я могла организовать звонок вашему начальству, и вы отдали бы дело, не задавая вопросов, получив прямой приказ! Однако я хотела действовать честно, потому что вы – мой коллега и я не желала ставить вас в неловкое положение!
– Надо же, – хмыкнул Кравец, – обычно вы, комитетские, не слишком-то печетесь о приличиях!
– Так мне поступить так, как вы от меня ожидаете, или попробуем по-человечески?
Некоторое время Кравец молчал. По его лицу Алла видела, что внутри у него идет борьба. С одной стороны, всякий следак только рад передать дело другому, но тут существовало два «но». Первое: каждый человек, работающий в районных участках, кровно ненавидит людей из Комитета, у которых априори больше полномочий и, как следствие, раздутое эго и презрение к тем, кто не имеет комитетского прикрытия. Второе: если Четыркина окажется жертвой маньяка, то, расследовав дело, Кравец может заслужить очередную звездочку на погонах. Алле думалось, что второе «но» перевешивает: Кравец с первого взгляда показался ей скорее карьеристом, нежели борцом с вселенской несправедливостью. Она предполагала, что следователь примет правильное решение, не станет вступать в конфронтацию с более сильным противником, и именно по этой причине Алла не мешала его внутренней баталии. Наконец он заговорил: