— Уф-ф-ф, камень с души! Я было думал, что пан Бог решил
под конец снова надо мной подшутить, прислав одного из этих
прусских задавак! - Ланевский снова ускорился и остановился уже
рядом со мной. Вроде было бы уместно пожать руки или обняться, как
и подобает землякам на чужбине, что что-то мне говорило, что не
стоит этого делать. В конце концов, чисто технически пан Змицер
отличался от Волка Ушакова, ключника Андрея Старицкого, только тем,
что выглядел по-другому, с нормальными глазами и ногами. Являясь
при этом, как сказали бы мультгерои моего детства, те, что со
шлангами, торчавшими из рюкзаков в компании зелёной капризной
летающей сопли, не более чем сгустком эктоплазмы. Собеседник,
видимо, тоже подумал о чём-то похожем и просто присел рядом на
камень. И начал рассказывать.
За такую историю наверняка отдали бы последнее все
любители и профессионалы. Писатели, авторы исторических романов,
пожалуй, и в долги бы залезли с большой охотой. Я слушал
Ланевского, изредка вспоминая, что сидеть с разинутым ртом на
берегу океана против холодного ветра — опасно для здоровья. И тут
же начисто забывал об этом.
Капитан Лейб-гвардии Семёновского полка, в ту пору будучи
ещё поручиком, участвовал в памятной битве при Нарве. У меня при
первом упоминании о ней в голове сразу зазвучала композиция Радио
Тапок*. Змицер своими глазами видел, как убило подполковника
Канингема, шотландца на русской службе, который сражался за чужую
землю самозабвенно, как за свою родную. За несколько минут до
разрыва шведского ядра подполковник лично зарубил
капитана-малороса, требовавшего сдать знамёна КарлуXII.При этом рыча со своим неистребимым
акцентом: «мьортвие сраму нье имут!», напоминая маловерным русским
про их же великую историю. После его смерти под знаменем встал
другой шотландец, Джон Чамберс, которого после крещения звали
Иваном Ивановичем. Семёновцы и Преображенцы выстояли. Страшной
ценой, но устояли, пусть кампания и считалась проигранной. Уже
выдвигаясь к переправе, Ланевский получил приказ от полковника:
найти и представить воинскому суду ротного капитана-артиллериста
Якова Гуммерта. Проклятый чухонец перебежал к шведам и выдал им всю
диспозицию русских как раз перед наступлением. В случае
невозможности доставить предателя на суд, шотландец дозволял
привести приговор в исполнение на месте. Четыре месяца Ланевский
волком рыскал по вражьим тылам, но выследил-таки перебежчика. И
исполнил приговор. Через полгода, на пути к Эрестферу, он добрался
до командира и отчитался о выполненном задании, предъявив сундучок,
где лежала, пересыпанная солью, правая кисть Гуммерта, с приметным
пороховым ожогом и фамильным перстнем. За что был пожалован в
капитаны, но из гренадёров переведен в другое ведомство.