Семен ловко забрался по мачте на мостик и встал перед проволокой в задумчивости. О чем он думал, знал только он. То ли настраивался, то ли иные мысли кружили в голове. Высота между провисающей проволокой и манежем была не менее четырех метров. Семена это не смущало, он привык к высоте. Не сразу, но привык, когда понял, что секрет заключался в том, чтобы просто отдаться падению, как делают каскадеры, а дальше подсознание даст команду телу, что делать, поэтому и работал без лонжи. В свое время, он как бы потерял страх, по каким-то ему известным личным мотивам, и выступал на грани риска, словно играл со смертью. Да, и вообще, в те, прошлые годы, был остер на язык, за что его недолюбливало начальство, но мирилось, клоун он был от Бога. Была в нем некая безбашенность. Время несколько изменило его, но легкость в общении, доброта остались, а иногда проскакивали и свободолюбивые черты. Потом он уехал, и об истинной причине, и что была в его прошлом, знали не многие, друзья, которые были рады его возвращению.
Семен не относил себя к клоунам разговорного жанра, хотя и эти номера были в его арсенале. Он нашел себя в музыкальной эксцентрике, и его скорее можно было отнести к лирическим клоунам. Псевдонима у него не было, и его объявляли просто – «Клоун Семен». Лишь не многие знали, почему за глаза его называли ШУТ; он об этом знал, и это ему нравилось. Впервые он услышал свое прозвище еще в школе, так его назвала девушка, а потом начальство, за его язык, порой бросало ему вслед – Шут. Так и закрепилось.
Ступив на проволоку, Семен осторожно прошелся по ней, пробуя на соприкосновение. Дойдя до середины, немного раскачался, а потом заиграл на саксофоне, раздалась легкая, старая мелодия джаза. Играя, он продолжал раскачиваться, но постепенно уменьшал амплитуду, и вдруг, повинуясь какому-то порыву, подался вперед, проволока стала уходить в сторону, а он стал падать, рассчитывая зацепиться в последний момент носками ботинок за нее, но что-то пошло не так, зацепа не произошло, и он полетел на арену.
Все длилось секунды или доли секунды. Удар был сильный. Перед глазами у него блеснуло, а в голове словно разорвался снаряд, и его ударная волна устремилась наружу, пытаясь разорвать его череп. И только мысль, острая, как игла, и какая-то наивно-глупая, с легкой усмешкой, мелькнула в голове: – «Неужели все». Но она проскочила не задержавшись, чтобы не стать соучастницей падения. В