Моя любимая тётя Фаня всякий раз удивлялась: «Николай, ну объясни, летаешь ты, что ли? Ведь шли мы все рядом, у нас обувь вся в грязи и чулки по колени сзади забрызганы, а твои брюки чистые и ботинки сияют, будто ты из дому не выходил!».
Тётя Фаня не просто любила папу, не просто восхищалась им, она его боготворила. Когда папа приезжал в Бердичев, тётя не знала, куда его посадить, чем накормить… Тётя Фанечка не раз мне признавалась, когда я была уже взрослая, что готова молиться на моего папу. Теперь я особенно хорошо понимаю, почему.
Я уже говорила о том, что в 1950 году мы с мамой и сестрёнкой были вынуждены поехать в Бердичев, где жила мамина семья (овдовевший отец, младшая сестра с мужем и двумя детьми и младший брат-старшеклассник), потому что папа в составе авиационной дивизии, в которой он тогда служил, участвовал в войне между Северной и Южной Кореей. Южной Корее «помогали» США, а Северной – Китай и СССР. Незадолго до нашего приезда муж тёти Фани, Айзенберг Михаил Львович, оказался в числе «масс», подвергшихся репрессиям. Куда увёз его среди ночи «чёрный воронок», за что, надолго ли – было неизвестно.
Летом 1952 года вернулся папа. Его было трудно узнать – он был не худой, а тощий, и глаза у него стали совсем другие – очень-очень грустные… Родина наградила папу званием подполковника и дополнительным отпуском. Узнав, что произошло с дядей Мишей, (не думаю, что мама могла написать ему об этом, потому что письма подвергались если не военной цензуре, то перлюстрации – точно), папа поехал в Киев. Не знаю, какие инстанции и каких начальников он там посещал; трудно сказать, что помогло: то, что он – боевой офицер, подполковник, прошедший две войны; или его фамилия, ведь Сталин был ещё у власти; то ли «звёзды так сошлись», но через какое-то достаточно короткое время дядя Миша вернулся. Вернулся покалеченный и физически и морально. Там, где он был, его пытали, били; били по ушам… Папа повёз дядю Мишу в Киев в военный госпиталь, где его оперировали (запомнила пугающие слова: «трепанация черепа»).
Ещё через какое-то время, когда дядя Миша вернулся из госпиталя, его не только реабилитировали, но и восстановили в партии. По случаю приезда дяди Миши и возвращённого ему партийного билета в доме собрались немногочисленные гости. Конечно, мужчины пили. Было поздно, когда произошла жуткая сцена, которую я вспоминаю с незабываемо-горьким чувством. Нас, детей отправили спать. Полина и Диана с Лёней уснули, а я, воспользовавшись тем, что взрослым не до меня, читала, лёжа в постели. В соседней комнате было шумно – взрослые разговаривали, шутили, смеялись. Вдруг характер шума резко изменился, испуганно вскрикнула мама, запричитала тётя Фаня… Я подошла к двери (комнаты были смежные) и приоткрыла её.