Но все же сослуживец был без сознания. Повернув его на бок, чтобы предотвратить проглатывание языка, мы начали откапывать нижнюю часть и одновременно умоляли Кастелана (парень, которого спасали) прийти в себя. «Ты так не можешь! Ты нам нужен! Еще очень много парней нужно спасти. Просыпайся! Это приказ!» – кричали мы.
Мы ударили его пару раз по лицу, глаза заморгали, и он начал приходить в себя, хотя и не узнавал нас. Он долго смотрел на наши лица пустым взглядом, а потом все-таки очнулся и начал кричать, чтобы мы его вытащили, и благодарил нас. Видимо, он был в состоянии шока. Всего он провел под снегом около десяти минут, пока мы не добрались до его лица. Кричал: «Нога! Нога!», и мы увидели, что надетые на него лыжи были неестественно повернуты. Колено было вывернуто под углом 90 градусов. Мы срезали ему сумку, еле сняли лыжи и вытащили, наконец, Кастелана, приказав ему двигаться, чтобы не замерзнуть – ведь одежда его была мокрой от снега.
Я оглянулся и увидел, что рядом уже были другие люди, кто-то выбирался сам. Большинство, хоть и оставались под снегом, но все же пытались разгрести снег. Это было тяжелейшим делом… У кого-то голова, у кого-то руки или ноги торчали из снега наружу. Но при всем желании не каждый мог вызволить себя из этой плотной снежной массы.
В этом хаосе хватало всего: слезы, страх, обездвиженные, с пустым взглядом командиры, обморожения, бездействие отдельных, плохо понимающих, что произошло, людей. Помню, был двухметровый серб по имени Гусени. Стоя на снегу лишь в одних носках, он просто смотрел на все. Его спросили, где ботинки, и приказали залезть ногами в рюкзак, чтобы избежать обморожения. Мы плакали и продолжали рыть, откапывать, снова и снова передавая лопаты друг другу.
(Разборная маленькая лопата. Та самая, которой я откапывал людей. Фото из личного архива)
Тут прилетели спасатели на вертолете с врачом и поисковой группой, к специалистам была даже прикреплена собака для поисковых работ. Тогда я сообразил, что откапывать могут и другие, а мне самому надо оказывать помощь в качестве медика, и я принялся делать нежными, но уверенными движениями массаж сердца на почерневшей груди того самого Турэ Ламарана. Он был крепкого телосложения и высок.
Утопая в снегу, я подбежал и представился прибывшему врачу как специалист по первой медицинской помощи; сменил прилетевшего. Нажимая на теплую грудь товарища, я чувствовал, как все его тело поддается движениям, как надувается живот. Между счетом «и раз, и два, и три, и четыре», и так до тридцати раз, я успевал плакать и через несколько секунд снова чувствовал силы и теплый поток энергии в животе. Врач удивленно, но молча воспринимал мой эмоциональный кризис. Делая это снова и снова, я не хотел останавливаться, чтобы привести его кардио-систему в рабочее состояние. Однако врач после попытки пробудить пострадавшего с помощью адреналина, который был введен прямо в сердце, не получил результата и констатировал смерть. Это было шоком для меня. Я продолжал надавливать на грудь и не хотел опускать руки. Хотя и понимал, что мой товарищ провел почти 25 минут без кислорода… Его мозг был мертв, но желание помочь и вера в то, что друг не может умереть, все еще жила. «Мы должны что-то сделать!» – кричал я на врача. Но тот в ответ лишь обнял меня и сказал: «Сочувствую. Но мы должны думать о других пострадавших». Последняя фраза меня привела в чувство и придала сил, чтобы переключиться на следующего человека, которого только что откапали.