– Однако. Хорошо ещё, курица сырая мне не подвернулась, – она нервно хохотнула. Но несколько минут спустя почувствовала себя гораздо лучше, слабость прошла, она начала соображать.
– Так. В первую очередь мне нужны солнечные очки.
Она поднялась, прихватила с собой банку горошка (не то что бы она уже могла съесть и её, но еду хотелось держать где-нибудь под рукой, ведь кроме переполненного желудка, ни в каком, как говорила бабушка, месте особой сытости пока не прибавилось) и отправилась в прихожую уже твёрже, чем в первый раз. Вновь придирчиво осмотрев себя в зеркале, придя к выводу, что во всём этом безобразии всё же есть определённый шарм, она открыла шкаф и с перекладинки на дверце сняла пару солнечных очков. В очках Лена почувствовала облегчение.
– Вот. Так гораздо лучше. Теперь пункт второй: ГДЕ БОНЯ?
Она вернулась в гостиную, где пережила эту фантастическую трансформацию, огляделась. Содрогнулась, наткнувшись взглядом на горстку зубов, перепачканых слизью и небольшим количеством крови, её зубов – ужас! Крепко зажмурилась, задержала дыхание, взяла себя в руки.
– Боня?..
Тишина в ответ.
– Боня! Где ты, девочка моя? – голос дрогнул и понизился до шёпота, – Бонечка, ау!
Лена почувствовала нарастающую панику.
– Боня!!!
И вдруг услышала тихий всхлип. Из-за дивана, там, где комком валялся плед. Не помня себя от облегчения и страха одновременно, она метнулась к дивану, упала на колени, откинула в сторону плед, на секунду замерла и отшатнулась.
– О, Господи! Мамочки! Ой, Боня!
4.
Боня лежала в складках пледа. Но это уже была не маленькая пушистая Боня, уснувшая под боком любимой хозяйки. Тело Бони тоже выглядело так, будто кто-то вытянул его в длину. Шерсть местами отпала, а шкура под ней выглядела так, будто покрылась чешуйками. Лапы вытянулись, особенно задние. На передних здорово вытянулись пальцы, а пятый (зодчий коготь) не только вытянулся, но и отклонился в сторону. Всем видом Боня напоминала теперь какого-то куцого чертёнка. Мордочка её тоже была покрыта засохшей слюной и чёрт знает, чем ещё. Шлейка явно стала тесновата и мешала дышать. Лена кинулась к своей любимице, дрожащими руками с непривычно и неудобно длинными ногтями с трудом расстегнула застёжку и стянула шлейку, бросила её в угол, подняла Боню на руки, встала сама и спешно отправилась в ванную. Шерсть оталивалась и разлеталась по пути. В ванну Лена принесла её уже практически обнажённой, чёрного цвета, худой, поджарой. Отряхнула остатки шерсти и осторожно стала обтирать мордочку Бони мокрым полотенцем. Та жалобно постанывала и тяжко вздыхала. Наконец Боня смогла разлепить глаза и рот, и сразу потянулась к воде. Лена принесла её поближе к крану и завернула вентиль горячей воды. Боня принялась с жадностью пить, хватала ртом струю, потому что лакать теперь было неудобно, ведь теперь её язык стал длинным с закруглённым кончиком, какой бывает у рептилий. Пасть в целом была некой смесью собачьей и обезьяньей, во всяком случае, Боне удалось сложить губы в трубочку и почти ловко попить. Видимо, теперь у неё прибавилось сил, и она ухватилась за Ленину руку, тоже на манер приматов, отставив большой (а он и правда стал большим) палец. Боня повернулась к хозяйке и уставилась на неё с таким глубоким удивлением, что даже дышать перестала ненадолго. Затем начала икать. Это выглядело забавно, и у Лены отлегло от сердца. Она вспомнила про свой истерический голод, и решила, что и дорогой икающей подружке тоже не помешает как следует подкрепиться, а потому отнесла Боню в кухню. Оглянулась, положила собаку на стол, взяла с плиты кастрюлю с супом, поставила рядом с Боней. Та приподнялась. Лена сняла крышку с кастрюли, Боня ухватилась лапками за край кастрюли и с нетерпением сунула мордочку внутрь. Фыркая, чавкая и рыча набросилась она на суп. Лена смотрела, как из поджарой фигура Бони превращается в бочкообразную. Она попыталась отнять кастрюлю, но Боня уцепилась крепко. Однако Лена победила, и, забрызгав половину кухни, всё же кастрюлю отвоевала и поставила обратно на плиту. Боня смотрела на кастрюлю хищно, но внезапная сытость убаюкивала её. Глаза закрылись, она сонно засопела.