вперемешку с той жалкой капелькой мимишности, которую я с таким трудом в себе сберегла. Гремучая смесь, да еще ко всему теперь этот дурацкий мотивчик в башке.
Только я вроде как немного вперед забегаю, сестрицы.
Значит так. Сама я из Каллионы. Столичная, как говорится, штучка. И зовут меня Иллка Брук. Для справки, Иллка в переводе с какого-то там древнего языка, не помню уж, какого, обозначает «звезда».
Насчет того, что я в этот ваш спецлагерь попала, нисколько не расстраиваюсь, – тут мило, почти как у нас в храмотории. Комната, хоть не апартаменты, но и не шамбрет какой-нибудь, – есть у меня и трансформер, и мягкая мебель: короче, жить можно. Только не понятно, зачем столько игрушек, мне-то они без надобности, я в игрушки с двадцати двух лет не играю.
Теперь, после храмотория, у меня есть настоящая покровительница, так что ко мне пока не лезут – никаких, там, тестов-шместов и прочей мозготрепки. Просто велели ждать – вот я и жду. Так что в целом все чики-брики. Да и раны уже практически затянулись. То есть вы, конечно, ахнули бы, если бы я скинула халатик, там пока не очень красиво, но докторессы уверяют, что от этой живописи можно в два счета избавиться, надо только рейтинга поднакопить – лайков тридцать-сорок хотя бы. Да уж, легко сказать. Только вы не думайте, будто я какая-нибудь потеряшка, которая изо всех сил пытается выглядеть позитивно, – ничего подобного. Наоборот – все и вправду налаживается, а насчет рубцов я не переживаю. В нашем мире каждому найдется свое местечко, как я уже сказала. Если снова определят к продвинутым, мне все вмиг исправят, а тут, среди нижних, я и такая сойду.
Вот только бы еще от кошмаров избавиться. А то по ночам пережитое все-таки дает о себе знать. Больно много всего за последние полгода навалилось, и все это как-то переварить надо. Вот, например, вчера. Снится мне псина, этакая откормленная тумбочка, вся аж лощенная, а на шее – розовый бантик. Стоит ко мне задницей, чего-то там жрет – уши пошевеливаются. И все это не понять где: стены и пол – все такое белое-белое. Обхожу, глядь, на полу малютка – крошечная совсем, и – фу, какая жуть: эта тварь у нее в животике уже целую яму выгрызла, брр…. И еще мне будто откуда-то известно – та малютка, она не как мы все, не из яслей, а из семьи. Ну, то есть вы поняли, как у древних. Будто породили ее маскулина с феминой самым что ни на есть животным образом – то бишь, пардон, прямиком из вагины. А псина как будто там у них и живет, и эта псина – самка, я это поняла по тем пупырышкам на пузе, как они там у них называются… И тут – представляете? – малютка поворачивает головушку – махонькую такую, как кулачок, – и зырк на меня, а глазки-то голубые, ясные – прямо лазурные, таких и в жизни-то не бывает. И от этого взгляда мне горько стало.