Совещание душ - страница 30

– Не надо.

– Надо, я обещала твоим родителям привести тебя в чувство.

– Я встаю и сдаюсь тебе в плен, а пленных не бьют. И не смотри на меня, мне стыдно.

– А мне-то как стыдно! Я даже в страшном сне не могла себе представить, что мой муж окажется алкашом, злодеем и дикобразом. Как тебя такого вести в Москву? Теперь надо потратить миллион денег, чтобы тебя привести в божеский вид.

– Достаточно будет сто баксов, – уже веселее промычал Романов.

– Рано радуешься, Вовик Шурикович Аппаратов. Это надо же такую себе кличку придумать! Но тебе больше подошла бы фамилия Самогонкин. И учти, я сейчас стараюсь не для тебя и не для себя, а для твоих родителей. Тебе тридцать минут, чтобы хоть немного привести себя в порядок, и поедем в Москву в больницу на очищение крови. Может быть, заодно прочистят там твои мозги и душу.

Павел попытался улыбнуться.

– Я сейчас быстро, я по-солдатски.

– По дороге со мной не говорить, мне не лыбиться, до Москвы молчать. Понятно?

Романов кивнул головой. Катя посмотрела на мужа.

– Чего молчишь. Ты согласен с этим?

– Согласен.

– Вот и молчи.

Проехав около ста километров, Катя позвонила родителям Павла и попросила их принять от неё специфического клиента для дальнейшего сопровождения того в специальную палату. Перед самой Москвой девушка не выдержала.

– Учти, я тебя больше спасать не буду. Нам не нужен отец и муж -пьяница и безвольное существо.

Павел осторожно посмотрел на жену и осторожно спросил:

– Ты ждёшь ребёнка?

– Это касается только меня, и я просила тебя молчать.

– Я и молчу.

– Молчи.

– Я стану другим, то есть прежним – любящим, добрым и щедрым.

– Молчи.

– Я вас обоих люблю, люблю, люблю.

– Ты замолчишь или нет?

– Я замолчу, если простишь.

– Тогда говори хоть до посинения.

– Я люблю тебя, я люблю нашего ребёнка, я люблю жизнь.

– Любить я тебе запретить не могу, как не могу запретить себе любить тебя.

– Прости.

– Прощаю. Но ты должен в ближайшее время побывать в моём берёзовом рае и подлечить свою заблудшую душу.

– Возражений нет, любовь моя.

– Чуть не забыла, я тебе под берёзкой кое в чём признаюсь.

Павел сжался от испуга.

– Второго твоего розыгрыша я не переживу.

– Под берёзкой я тебе скажу, что я тебя люблю.

– Слава Богу, останусь жив.

Холодная дождливая осень порывами сильного ветра выметала с улиц последних, самых смелых пешеходов. Большинство людей в такую погоду предпочитало сидеть дома и даже на рабочих местах, имитируя бурную деятельность, чем доставляло радость своему начальству. Люди, периодически выглядывая в окна, ёжились, видя какого-нибудь одинокого пешехода, вжавшегося ушами в плащ и еле удерживающего зонтик, и думали: какая такая проблема выгнала этого бедолагу под обозлённое небо? Когда же по улице пробегал мужчина без зонта и в расстёгнутой куртке, то любопытные думали: этому море по колено, этот несётся в ближайший гастроном спасать сгорающую душу от похмельной лавы, и бессердечно ухмылялись. Такая погода нравилась не только руководителям предприятий, на которых производительность труда резко возрастала, но и руководству страны, потому что оппозиция и та сидела по норам, поджав хвосты, понимая, что если и в хорошую погоду людей не выманить на улицу под свои лозунги, обещая золотые горы, то под такое взбунтовавшееся небо собака, и та не выбежит на улицу за куском мяса. В такую погоду затихали и преступники, отдавая предпочтение весёлым попойкам без разборок. Лишь солидные авторитеты позволяли себе немного выпить благородного вина, размышляя о дальнейшей жизни и вынашивая планы добычи денег для себя и «общака».