Это было лучшее и худшее лето одновременно. Перефразируя Чарльза Диккенса: это было лето надежды и лето отчаяния. Лучшее – потому что я вернулась домой.
Когда мама ощупала меня, с удивлением воскликнула: «Уехала лебедем, вернулась медвежонком».
Да-да, те первые 10 кг, которые я набрала в первые месяцы жизни в Америке, к концу года превратились в 15. Но мне было все равно. Я была так счастлива снова видеть маму, и уже через несколько часов, когда мы доехали до Иванова, меня ждал полный дом родных и друзей.
Я вернулась. С бесконечными историями, с грамотами и наградами.
Я вернулась победителем своих внутренних сомнений и беспокойств.
Я преодолела все внешние препятствия и прожила невероятный год.
Я чувствовала, как расширилось мое восприятие мира. И я наконец-то окунулась в огромную любовь моих близких и начала активно заполнять пустоты, которые образовались за прошедшие одиннадцать месяцев. Все, что я пропустила в жизни за последний год, я жадно вбирала в себя.
За месяц я экспромтом сдала экзамены в школе и получила серебряную медаль, организовала с друзьями выпускную вечеринку и приготовилась к поступлению в вуз.
Но пока я адаптировалась обратно к своей привычной жизни и настраивалась на новую, в мое сознание начала проникать одна роковая мысль. Как компот, опрокинутый на белую скатерть, постепенно пропитывает и захватывает все больше материала, так и мой восторг по поводу возвращения домой был смазан осознанием, что я больше не смогу здесь жить.
Когда эйфория по поводу моего возвращения спала и общение вернулось в привычное русло, я вдруг поняла, что я потеряла: новую судьбу, о которой мечтала, участвуя в конкурсе. Да, я выиграла его, да, я прожила этот год, а теперь что? Это никак не умаляло того, что я была счастлива дома, среди любимых и родных, но теперь я знала, какие возможности меня ждут ТАМ. И чего я буду лишена ЗДЕСЬ. Теперь мой вкус к возможностям стал настоящим. Теперь я знала, что среда, которую раньше я видела только по телевизору, стала моей, и мне было абсолютно комфортно в этой иностранной среде. И теперь я понимала, что в Иванове я чувствовала себя более чужеродно, чем в Калифорнии.