Из батальона прибыли две девушки-санитарки, подъехала полуторка с красным крестом. Раненых стаскивали к дороге. Многие по прибытии уже не шевелились – скончались от потери крови. Монотонно матерился какой-то боец, умолял «братца Петруху» открыть глаза. Почему именно сегодня? Вроде и денек отменный, и по Европе шагаем, а не где-нибудь по Смоленщине с Брянщиной… Шустрые девчонки на скорую руку перевязывали раненых, передавали их солдатам, те грузили пострадавших в машину. Капитану Милютину оказали первую помощь, но тщетно, офицер затих после недолгой агонии, и горько расплакалась девчушка с лычками ефрейтора – возможно, у них что-то было…
От второй попытки немцы отказались. Сдаваться тоже не спешили, видимо, надеялись, что 19-я танковая дивизия в недалеком будущем осуществит контрудар «возмездия» и с триумфом вызволит из «котла». Но упомянутая дивизия завязла в позиционных боях. Трупы гитлеровцев после боя никто не считал – их было не меньше сотни. Рота автоматчиков потеряла полтора десятка убитыми и столько же ранеными. Потери тоже чувствительные, учитывая хронический недокомплект. Поскрипывали телеги, фыркали лошади – на подводах подтянулась похоронная команда, «погребальщики», как их называли в войсках. Работа у этой публики никогда не переводилась. В отличие от первых лет войны, науку освоили – обходились почти без задержек и извечного российского бардака. Впрочем, все зависело от числа потерь и наличия специальных команд. Неразговорчивые, с мрачными лицами, одетые в передники и резиновые перчатки, они перелезали с носилками через живых и брели к трупам. Автоматчики молча наблюдали, нервно выпускали дым махорки. «Погребальщики» извлекали из карманов убитых солдатские книжки, фотографии, письма с родины, черные пластмассовые медальоны (так называемые «смертники») с информацией о погибших. Снимали с людей часы, медали, нательные крестики, набивали этим добром вещмешки. Мародерство практически изжили (расстрелы – неплохое воспитательное средство), личные вещи погибших относили старшему команды. Убитых по двое укладывали на плащ-палатки и забрасывали на подводы. По мере заполнения подводы увозили трупы – к местам захоронения, определенным командованием. Потом вышла заминка – «погребальщики» роптали, в их планы не входило избавляться от немецких трупов. «И куда вы столько настреляли, мужики? – бурчали они. – Нам же неделю таскать не перетаскать, а мы на это подписывались?» Солдаты из окопов огрызались, крыли матом похоронную команду. В боях не участвуют, еще и недовольны. Проблема решилась просто – с помощью рации в блиндаже погибшего Милютина. Под грохот отдаленной канонады прибыли два трофейных трехтонных «Мерседеса», и шумливые красноармейцы стали стряхивать с них пленных солдат подразделения Ваффен-СС. Подобную публику обычно в плен не брали, но в этот раз что-то пошло не так – взяли. Возможно, за неимением других кандидатур. Оборванные, избитые, с запекшейся кровью на лицах, они с глухой ненавистью поглядывали на своих противников. От былого лоска не осталось и следа. Мундиры висели мешками, многие шлепали босиком. Под зычные крики пленные эсэсовцы стаскивали к придорожной канаве тела соотечественников, полностью заполняли ее, потом забрасывали землей…