Одесса, 1919 год.
«24 марта. Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье…» и т. д., и т. п.
Бунин понимал, что эти зафиксированные мысли опасны: «Всё-таки могут найти, и тогда несдобровать мне», писал он в «Окаянных днях».[159] «Каприйские мои приятели, Луначарские и Горькие, блюстители русской культуры и искусства, <…> что бы вы сделали со мной теперь, захватив меня за этим преступным писанием при вонючем каганце, или на том, как я буду воровски засовывать это писание в щели карниза?».[160]
Однако если Бунин записи прятал, то в кругу московской и одесской литературной интеллигенции он не скрывал своё резкое неприятие свершившейся в России революции, её вождей и той идеологии, которой они следовали. Он надеялся, что Октябрьский переворот – это ненадолго, и не спешил уехать в эмиграцию, пока его надежда на скорое окончание революции окончательно не иссякла. При этом он очень рисковал, его однажды уже шли арестовывать чекисты как контрреволюционера. И это не случилось только потому, что его старинный друг, одесский художник Пётр Нилус (ценой «бешенной энергии») телеграфировал в Москву, чуть ли на коленях умолял председателя Одесского ревкома не арестовывать Бунина, сумев выхлопотать «специальную, так называемую «охранную грамоту» на жизнь, имущество и личную неприкосновенность» почётного академика Бунина Российской академии наук за подписью Анатолия
Луначарского, который с 1917 года стал новой властью – наркомом просвещения в России – и которого в «Окаянных днях» Бунин называл «эта гадина Луначарский». Охранную грамоту прикололи кнопками к двери особняка на Княжеской улице, где проживал тогда Бунин. Отряд вооружённых матросов и солдат особого отдела, которые всё-таки пришли «брать» Бунина по приказу неумолимого председателя Одесского ревкома, прочитали охранную грамоту с печатью, с начальственной московской подписью и молча удалились. А «то ещё неизвестно, чем бы кончилось дело», – такой фразой завершает описание этого опасного в жизни Бунина эпизода Катаев.
Валентин Катаев написал об этой истории почти полвека спустя в своей повести «Трава забвения» (1967). Молодой писатель оказался в тот поздний вечер в гостях у Бунина.