И Алигьери знал, какое имя
Дать Господу владениям Его…
От так сказал:
«Как к Господу, умерши, прихожу…
– и спросит Он: «Чего тебе я не дал?»
«Что мне хотеть? – тогда Ему скажу, —
раз я любовь великую изведал»…
Образ Алигьери у Олеши дерзостен. Алигьери в поэме вместе с Господом ищет имя Его духовным «владениям» («Ты, боже, герцог… Но каких владений? Какое имя из других нежней?»). Они перебирают имена и сюжеты библейских легенд, пока, наконец, не останавливаются на Беатриче. Но в поэме владения Господа, «Его» владения, – это, одновременно, и владения Алигьери. В Беатриче воплощён не только духовный идеал Алигьери, но и его творческая тема, его «божественное» вдохновение.
Поэму «Беатриче» Юрий Олеша посвятил автору изысканно-отточенных стихов, известному переводчику и признанному знатоку русского стихосложения Георгию Аркадьевичу Шенгели (1894–1956). О незабываемом впечатлении того дня, когда Олеша впервые увидел на эстраде Шенгели – лектора и чтеца, он рассказал много лет спустя в письме, зачитанном 21 февраля 1958 года на вечере памяти Георгия Шенгели в Союзе писателей (текст письма хранится в архиве Н. Л. Манухиной-Шенгели). Письмо-memoria Олеши, до сих пор не публиковавшееся, содержит, на наш взгляд, мысли и образы, которые перекликаются с поэмой «Беатриче»:
«…Первая встреча с Георгием Шенгели состоялась тогда, когда я, ещё будучи мальчиком, но уже чувствуя, что в мире есть поэзия, и уже понимая краем души, что и я буду служить ей, увидел его на сцене театра в Одессе, давно-давно, когда он выступал и как докладчик о творчестве Игоря Северянина, и как чтец своих стихов.
Он поразил меня, потряс навсегда. В чёрном сюртуке, молодой, красивый, таинственный, мерцая золотыми, как мне показалось тогда, глазами, он читал необычайной красоты стихи, из которых я тогда понял, что это рыцарь слова, звука, воображения… Одним из тех, кто был для меня ангелами, провожавшими меня в мир искусства, и, может быть, с наиболее пламенным мечом – был именно Георгий Шенгели. Я славлю его в своей душе всегда!
…Я хочу сказать только о том, что знал в своей жизни поэта – одного из нескольких – странную, необычную, прикасающуюся к грандиозному фигуру.
И он навсегда останется в моей памяти, как железный мастер, как рыцарь поэзии, как красивый и благородный человек, – как человек, одержимый служением слову образу, воображению».