Мама оттаскивает меня за рукав от окна и ведет к столу.
– Доедай, – холодно говорит она. – Это не наше дело. Мы ничего не можем сделать.
Я стряхиваю ее руку. Мне хочется напомнить маме о Бирманах и об их клубнике. Но она права. Я ничего не могу сделать, чтобы исправить то, что случилось.
Мы заканчиваем ланч в молчании. Мама делает несколько неудачных попыток завести разговор. Еда кажется безвкусной и не лезет в горло. Извинившись, я встаю из-за стола. Я ссылаюсь на то, что должна кое-что сделать до возвращения на работу.
– Только не опаздывай. У тебя хорошая работа, – напоминает мама. Ей нравится моя работа. Ведь в нашем доме только у меня стабильная зарплата. – Ты же не хочешь, чтобы господин Крёк пожалел, что взял тебя к себе.
– Он не пожалеет.
Мне просто нужно немного побыть одной – без моих родителей и без моей работы. Одна минута вдали от всего мира. В спальне я задергиваю шторы и открываю нижний ящик бюро. Затем роюсь в нем и нахожу выцветший дневник, который мне подарили в девятый день рождения. С неделю я аккуратно делала записи о друзьях, которые мне нравились, и учителях, которые были несправедливы ко мне. Потом я забросила дневник на пять лет и вернулась к нему, только когда встретила Баса. Тогда я превратила его в альбом для вырезок.
Вот школьная фотография, которую мне дал Бас. Небрежным тоном он попросил взамен мою. Вот записка, которую он сунул в книгу. В ней говорится, что зеленый свитер подходит к цвету моих глаз. Он подписался буквой Б, и я тогда впервые поняла, что он предпочитает «Бас» «Себастьяну». Это прозвище, взятое из середины его имени. Многие голландские мальчики предпочитают середину имени началу.
Вот билет с нашего похода в кино. Тогда мы впервые смотрели фильм вместе. Я попросила лучшую подругу, Элсбет, пойти с нами. Дело в том, что я опасалась онеметь от смущения в присутствии Баса. Эта памятная вещь причиняет двойную боль, так как Элсбет я тоже потеряла – но по-другому.
Вот билет со второго фильма.
Вот бумажный платок, которым я стерла помаду в тот вечер, когда Бас впервые поцеловал меня.
Вот бумажный платок, которым я вытирала слезы в тот вечер, когда он сказал, что собирается поступить добровольцем в армию. Ему тогда исполнилось семнадцать. Вот его локон, который он дал мне за день до того, как отбыл. Это было на его прощальной вечеринке. Я тоже ему кое-что дала. Это был медальон с моей фотографией внутри. Вот почему я догадалась, что так делают и немецкие девушки. Я была тогда такой глупой.