Альбрехт коротко усмехнулся, но промолчал. Я молча рассматривал город. Истанвил, как его называют местные, столица герцогства, запер все крепостные ворота, на воротах и стенах, помимо воинов, сейчас торчат жители. Женщины из числа простолюдинок беснуются особенно яростно, визжат и делают в сторону подступивших войск непристойные жесты, дескать, будем защищать свой город до последней капли крови.
– Где армия Меганвэйла?
– Перекрывает все подходы с северо-запада, – доложил Будакер.
– А та Победоносная, которую вел граф Альбрехт?
– Она, возглавляемая Шварцкопфом, заняла все дороги с северо-запада – муха не пролетит!.. Ну а мы перекрыли все пути со стороны юга.
Я кивнул.
– Прекрасно. И что, истанвилцы в самом деле готовы к осаде?
Он кротко усмехнулся.
– Да, ваше высочество. Стены высокие, а гонцы скачут быстрее, чем двигалась наша армия. Успели, думаю, и воинов из окрестных земель созвать, а еще запастись продовольствием.
– Им же хуже, – буркнул я. – Чем больше народа, тем скорее все пожрут. Пошлите им парламентера… нет, просто гонца с требованием немедленной сдачи на милость победителя.
Он взглянул искоса.
– Сразу вот так?
– Именно, – сказал я. – Выполняйте.
Он поклонился.
– Ваше высочество…
Я повернул Бобика в сторону лагеря, не удостоив город больше взглядом, хотя, конечно, поразглядывать еще как хочется, но надо вести себя, как положено крупному полководцу, одерживающему победу за победой.
Со мной отправились Палант и Растер, еще я взглядом велел Альбрехту присоединиться к нам – нечего помалкивать многозначительно, знаем таких помалкивателей.
Довольный, как стадо слонов, Растер ехал стремя в стремя, зычно покрикивал, чтобы дали дорогу, хотя воины узнают меня издали и провожают восторженными воплями до самого шатра на небольшом возвышении в центре лагеря.
У приоткрытого полога, чтобы проветривалось, стоят улыбающиеся Хрурт и Ульман. Этих я послал вперед, остальные подтянутся попозже, – вечная беда правителя, что передвигается намного быстрее своих телохранителей.
– Я не слишком долго? – спросил я и, не дожидаясь ответа, соскочил на землю и снял Лалаэль, вроде бы нечаянно откинув капюшон с ее головы.
Ее волосы засверкали чистейшим золотом. Даже у бедного Паланта отнялся язык, а Лалаэль, пугливо глядя под ноги, торопливо шмыгнула в шатер.