Я ее осадил:
– Запомни раз и навсегда. Когда человек стреляется или еще как, он не с теми, кто остается, поступает, он сам с собой поступает. И ты в его дела последние не лезь. Самозастрел – это есть его последнее личное дело.
Значит, не засело мое объяснение в Бэлке. А другое засело. Кто-то в нее внедрил что-то, что в ее бабских мозгах все перепуталось окончательно и вышло через ее рот, как фарш из мясорубки: «Евсей не убивал».
А если по-другому спросить. Кого Евсей не убивал? Себя не убивал? Или другого не убивал? То есть, может, кто-то считает, что Евсей кого-то убил, или он на самом деле убил, а Бэлка считает, что Евсей не убивал. Евсей не убийца. И именно потому, что он есть не убийца, а есть напрасно обвиненный кем-то в убийстве, он и застрелился.
Или именно он и есть убийца чей-то и от раскаяния сам себя убрал. То есть лично спустил концы в воду.
А кто-то еще додумается, что Евсея убили. Не он себя убил. А кто-то его это самое.
До страшных вещей додумаются люди, если начнут рассуждать. Я имею в виду, рассуждать без крепкого базиса.
А то, что имело место в конечном счете самоубийство, – факт не только следственный, но и в первую очередь медицинский, и какой угодно – по всем правилам. Не подкопаешься.
А Бэлка теперь протестует в своих поврежденных мозгах против обвинений Евсея в неизвестном убийстве. Она не только от факта мужниной смерти повредилась, а от того еще, что он мало что себя убил, так и кого-то.
А люди ж к ней ходят. Ездят даже издалека, прикладывают труд, чтоб послушать больного человека. Люди ж рассуждают.
И кто ходит? Лаевская. Зусель. Довид. Штадлер без языка. Евка Воробейчик.
И сам подбор имен продиктовал мне – снова на свет вышла убитая весной женщина. Лилия Воробейчик.
И в ее убийство скорее всего некоторые упомянутые товарищи замешивают имя Евсея. Вроде он убил, а я, капитан милиции Цупкой Михаил Иванович, как верный соратник, дело прихлопнул.
Вот они и ходят. Сначала мое имя трепали. Не получилось. Взялись за Евсея.
Правда, Довид все-таки тесть. Но он всем известный как слишком упертый и принципиальный по отдельным вопросам.
И что особенно досадно – сначала Моисеенко, артист погорелого театра, теперь Евсей.
Не выдерживают люди. Не выдерживают. А должны выдерживать. Мы такую войну выдержали. А тут на ровном месте не могут жить. Не хотят. Нежные.