Дмитрий Александрович смотрит на памятник работы скульптора Меркурова и говорит в запальчивости:
– Но ведь не застрелили же, а отправили в Семипалатинск, где он познакомился с молодым этнографом и путешественником Чоканом Валихановым, чем-то напоминавшим ему Лермонтова. Однако к Пушкину, которого напоминал разве что молодой Айвазовский, имел много большее искательство.
Вот Достоевский Пушкина признал:
Лети, мол, пташка, в наш-ка окоем
А дальше я скажу, что делать
Чтоб веселей на каторгу вдвоем
А Пушкин говорит: Уйди, проклятый!
Поэт свободен! Сраму он неймет!
Что ему ваши нудные мученья!
Его Господь где хочет – там пасет!
И вновь Александра Сергеевича, эмоционально восклицающего – «уйди, проклятый!», необходимо защитить от этих нудных мучений, нудных поучений и нравоучений, нудных описаний, нудных семейных историй, долгов и систематического безденежья.
Но как? Вот в чем вопрос, на который Дмитрий Александрович дает следующий ответ:
Внимательно коль приглядеться сегодня
Увидишь, что Пушкин, который певец
Пожалуй скорее что бог плодородья
И стад охранитель, и народа отец
Во всех деревнях, уголках бы ничтожных
Я бюсты везде бы поставил его
А вот бы стихи я его уничтожил —
Ведь образ они принижают его
И наконец уже в полной темноте оказывается на Старой Басманной рядом с домом № 23.
Словно бы обращаясь к группе экскурсантов, Дмитрий Александрович сообщает:
– Перед нами родовое гнездо легендарного семейства Муравьевых-Апостолов, судьба младших членов которого, блестящих офицеров, героев войны 1812 года, весьма печальна, даже трагична, что, впрочем, не исключительно для наших российских обстоятельств. Хозяин дома – Иван Муравьев-Апостол, влиятельный сановник, дипломат, литератор. Его сыновья – Матвей Иванович – 20 лет каторги, Сергей Иванович – один из пяти знаменитых повешенных. Не знаю, блуждают ли по этому дому их неупокоенные тени, но образ их навеки запечатлен в великой и неоднозначной истории Государства Российского.
Однако речь о виселице, установленной на кронверке Петропавловской крепости, уже шла. Тогда, в 1826 году, суд великодушно, «сообразуясь с Высокомонаршим милосердием в сем деле явленным смягчением казней и наказаний прочим преступникам определенным», заменил четвертование на повешение.
Из интервью Д. А. Пригова от 2006 года: «В России в отличие от Запада одни времена не отменяют другие, они существуют как слоеный пирог. Можно жить во времени Пушкина – в нем живет огромное количество людей, можно жить во времени Блока или футуристов. Сейчас нарастает еще одно время, следующее за мной, для которого я уже фигура времени прошедшего. Но для 99% тех, кто живет в разных исторических временах, я живу в еще не существующем времени».