– А кваzи вам не люди?
– Кваzи – они кваzи. – Я допил пиво.
– Вы человеческий шовинист.
– Вы так говорите, будто в этом есть что-то плохое, – ответил я.
Мужчина фыркнул. Спросил:
– А вам не интересно, откуда я?
– Если честно, то нет. – Я посмотрел на часы. – Спасибо за компанию, но мне пора. Приятного аппетита.
Я встал и поправил пиджак. Он действительно сидел на мне очень косо. Пошёл к тамбуру мимо ужинающих людей.
В вагонную дверь глухо стукнули. В перестуке колёс я скорее почувствовал, чем услышал толчок. Потом ещё один.
Будто кто-то тупо бился в дверь, вместо того чтобы повернуть ручку…
На миг я остановился, глядя на дверь.
Ручка задёргалась – вниз-вверх, вверх-вниз. Снова толчок. Теперь такой сильный, что его услышали все, – люди стали поворачивать головы.
Я побежал к двери, откинув на ходу полу пиджака.
Ручка снова дёрнулась и пошла вниз – на этот раз увереннее. Дверь начала открываться.
– Не двигаться! – крикнул я, толкнул обратно на диванчик привставшего и загородившего дорогу пассажира, устремился к двери.
Ручка дошла до низа – и дверь распахнулась от очередного удара.
В проёме дверей стоял восставший.
Свеженький. Молодой парень лет двадцати. Наверное, совсем недавно я бы про него сказал «кровь с молоком» – был он крепким, с пухлыми, не знающими толком бритвы щеками, робкими усиками над губой. Они ехали по соседству с рестораном, в восьмом вагоне, пару часов назад я видел, как они садились – десятка три молодых парней в курсантской форме, будущие военные моряки, шумные и весёлые, в сопровождении двух офицеров постарше. Они несли маленькие чемоданчики с вещами, почти все бодро, с аппетитом жевали шаурму, купленную тут же, у вокзала.
А вот когда я проходил через их вагон – там было удивительно тихо. Я даже отметил мысленно, что дисциплина у курсантов на высоте, сели в поезд – и спать.
Да что же с ним случилось?
Никаких ран на парне не было. Просто умер и восстал? И никто из друзей-приятелей не заметил?
– У-у-у-эээ… – тяжело выдохнул курсант. Форма до сих пор сидела на нём ладно, будто на живом. Значит – даже не успел раздеться и лечь спать.
На какой-то краткий миг я вдруг предположил и тут же уверился, убедил сам себя, что это дурацкий, гадкий, омерзительный розыгрыш. Совсем молодёжь с ума посходила, восставшим притворился! Может, на спор, на слабо, «на американку»; может, от той удали, что кипит в двадцатилетних и во все времена толкает их на глупости.