Никто не знал, кому какие слова говорил Одинокий, любопытство благоразумно не совало свой нос в эти тайны.
Шли годы. Неборека, как и положено, постепенно размывала всё существующее внутри и снаружи. В лесах появились тропы, землянки, незаживающие ожоги потухших костров на полянах. Изысканные лилии в зеркальных озёрных отражениях впервые испытали грубые и двусмысленные шлепки мозолистых вёсел. Люди стали чаще ходить и реже смотреть вверх. Вскоре появились и те, кто забывали вовремя залететь к Одинокому и… ничего, вроде всё нормально… живы-здоровы. Да и потом, откуда он знает, был я у него или не был? Он один, а нас вон сколько, что он, помнит всех что ли? Да и некогда…
Всё реже и реже в Башне на холме зажигался свет. Старики неодобрительно качали седыми головами, предчувствуя неизбежное приближение чего-то ужасного и необъяснимого.
Однажды над городом появился незнакомец. Длинный белый плащ, похожий на третье крыло, свидетельствовал о том, что это – важный гость из Белого города. Облетев несколько раз вокруг городка, незнакомец устремился к Башне Одинокого. Там он провёл два дня. О чём они говорили, вряд ли кто-нибудь узнает, это было понятно каждому, тем не менее немногочисленная кучка селян быстро разрасталась, и вскоре на центральной площади толпились сотни встревоженных горожан.
В середине третьего дня с холма стали доноситься приглушённые грохоты и крики. Громче. Ещё громче. Потом что-то засверкало и вспыхнуло. Потом всё стихло.
Через какое-то время из зарослей с трудом выбрался знакомый нам уже незнакомец, тот самый, который два дня назад гордо парил на Селяной. Тяжело дыша, он медленно прошёл в центр площади и, обернувшись, посмотрел на Башню. Народ ахнул: там, где должны быть крылья, видны были только окровавленные лохмотья белого плаща. Крылья срезали! Незнакомец продолжил движение, толпа в испуге расступилась перед ним. Прилетевшая с болот детвора с полными корзинами ягод рассыпалась от ужаса вместе с ягодами. Перед тем как свернуть на дорогу, ведущую прочь из города, незнакомец долго смотрел на людей, переводя свой взгляд с одного на другого. И никто не мог выдержать, селяне отводили глаза. Многие настаивали потом, что видели слёзы в его глазах. Заметив в толпе Лингу, он молча подошел к ней, наклонился и прошептал: