А как же потом Сережа, после развода-то? Хоть и фиктивный, но все-таки бывший ее муж? – спросите вы. А никак. По договору с ней должен выписаться куда-то в пространство и все. Ему, жениху нашему, на это сейчас совершенно наплевать. Потому что он, как уже было сказано, опять находится в состоянии переосмысления всей своей никчемной и беспутной жизни и, будучи в этот момент в очередной раз крепко битым, планирует вообще покинуть столицу – «этот притон звериной жестокости, отвратительных пороков и сомнительных удовольствий» и уехать куда ни будь, даже не к тетке, даже не в глушь и даже не в Саратов, а куда-то еще, еще дальше, в затуманную Сибирь, в глухую пахучую тайгу, на заимку, лесником, егерем, каким ни будь или обходчиком неважно чего, чтобы после простой, нужной людям и здоровой физической работы, возвращаться в свою теплую избу, вкушать плотный ужин, изготовленный из незамысловатых, но экологически чистых, наполненных свежими витаминами продуктов, а после этого, пропарившись в баньке, долгими зимними вечерами при свете керосиновой лампы писать свои гениальные пьесы, рисовать ни с чем не сравнимые по оригинальности совершенно авангардные картины, балдея и от физической трудовой усталости, и от творческого переутомления, чтобы, вконец обессилив, сладко засыпать под треск поленьев в печи, прижавшись к теплому боку любимой и бесконечно преданной, тоже предварительно помытой и обласканной в жаркой бане, подруги жизни…
Такая у него была на тот момент жизненная диспозиция. Над подбором этой фронтовой подруги, этой декабристки, готовой ради него к любым лишениям души и тела, он и ломал теперь себе голову, часто и в глубокой задумчивости перелистывая эту свою знаменитую «Книгу жизни», делая из нее одному ему понятные выписки, а время от времени, проводя и натурные испытания отдельных, наиболее достойных экземпляров для экспериментального уточнения некоторых одному ему известных интимных деталей.
Как он себе все это представлял? Лес, избушка, баня, декабристка, – сказать трудно. Но судя по умиротворенной и мечтательной улыбке иногда мелькавшей на его лице, возможно, что как-то так:
Здесь у вас, правда, может возникнуть еще один вопрос: а при чем же здесь я. Ну, в смысле, автор? У меня то, как раз в тот период все было безоблачно и замечательно. Всякие там заимки, медвежьи углы и медвежьи шкуры, если вы помните, были тогда мне до фени, а Дульцинея, подруга жизни, декабристка и любовь до гроба у меня, наоборот, находилась, как раз под боком, тут в Москве.