«Нормальная водичка. Не жжет… Значит, в самый раз…» – вяло подумал и оглянулся: Катя гремела у Олежкиного лица игрушкой, а тот, часто моргая глазенками, безудержно хохотал, мотал в воздухе пухлыми ручонками, стараясь схватить погремушку. Колечко светлых волос прилипло ко лбу, а на круглых щечках горел здоровый румянец.
– Сын мой… Радость моя… – все больше хмелел Василий, наблюдая за игрой детей. – Весь в Таньку… Нет, в меня… Как же? И в нее… А Катька в маму… Вылитая… – Сопя и потея, он положил в ванночку теплую пеленку, принес мыло, банное полотенце, чистые ползунки. – Ну вот, сынка, купель готова. Сейчас будем купаться…
Плита раскалилась докрасна. Василий положил на пылающий огонь еще охапку крупных сухих поленьев.
– Доченька. Давай Олежку.
Катя подкатила к отцу коляску.
– Вначале Олежкаа искупается, а потом я. Да, папка?
– Да, солнышко. Завтра утром поедем в больницу. Будем… э…э… чистенькими… ап-чхи-и! аккуратненькими. Мама… ап-чхи-и! – снова чихнул Василий, разбрызгивая во все стороны слюну, – ждет нас. Сегодня не поехали… а-а-апчхи-и-и!..
– Ты, папа, как тот Карабас-Барабас, – улыбнулась Катя, разглядывая взъерошенного отца. – А ну еще разик. А я буду считать.
– Хва-а-тит, – добродушно и расслабленно промолвил Василий и ладонью вытер губы. – Карабас-Барабас, доченька, чихал сорок семь раз подряд. А я всего несколько раз. Простыл, видно.
– Не простыл, а от водки, – говорит, не понимая, Катя, и Василий недовольно поморщился: такая пичуга и та колет ему глаза, не зная, что к чему, и у него тут же испортилось настроение. Он злобно кинул на дочь взгляд, но, увидев ее лицо, успокоился и снова проверил температуру воды. – То, что надо, – ответил сам себе. – Сейчас Олежка будет плавать. А потом Катенька. Ей надо в садик.
– А к маме? – напомнила Катя. – Я хочу к маме.
– С утра пойдем к маме, а потом побежишь в садик. – Думая о завтрашнем дне, Василий заинтересованно разглядывал дочь. Он, отец, ни разу не был в садике, воспитанием детей занималась Таня.
От горячей плиты Василий совсем разморился, покрылся обильным потом и, сдувая его с носа, раздел сына, посадил в воду и прикрыл его ножки пеленкой.
Олежка вначале затрясся, скривился и хотел было заплакать, наполнив глазки слезами, но через какое-то мгновение, растянув в улыбке пухлые розовые губки, уже колотил по воде ручонками, разбрызгивая ее во все стороны; капли падали на раскаленную плиту и тут же, шипя, высыхали.