Странный ад Кроко, или День крокодила - страница 16

Все-таки люди глубоко ошибаются, думая, что ад – это кровавые пытки в пылающих кострах, ужаснее всего – это зависнуть в пространстве в ожидании чего-то, что не наступит никогда … И знать, четко знать, что тебя забыли навсегда…

Хорошо, – мысленно согласилась я сама с собой, – Согласна… Правила игры принимаются.

Помолчав в ожидании ответа, которому не суждено было быть озвученным по причине отсутствия собеседника, я сердито закрыла глаза, пытаясь сконцентрироваться. Раньше именно это являлось моей работой – сохранять ясность ума.

С досадой вздохнув и деловито сложив руки на груди, представляя, что всего этого водяного-каменного антуража нет, и он действительно вдруг померк, я оказалась у себя в кабинете, в любимом кожаном кресле, где в свое время, работая психологом, выслушала всякую чепуху, рассказанную жалующимися на жизнь неудачниками и неудачницами о депрессиях, страхах перед будущим, безрезультатных поисках себя, отсутствии понимания у противоположного пола, нереализованных амбициях и т. п., и т. д., и пр… И из недели в неделю, словно добрая мамочка вместе с ними, мы копались в этом ворохе чужого нижнего белья, где я советовала заняться каким-нибудь хобби или йогой, отправиться в путешествие, чтобы успокоить нервы, в то время, как вокруг, прямо у нас на глазах, разворачивалась настоящая бойня. И я самолично попала в эту мясорубку, стоило только слегка проснуться и, словно кукла, широко раскрыть глаза на весь этот кошмар.

Кресло напротив не пустовало… Сначала неясно, но потом четче стал проступать образ собеседника, а через мгновение, круглое кресло на стальной ножке крутанулось, и передо мною появилось знакомое когда-то лицо – Кристина…

Так меня звали много лет назад.

Меня передернуло, обдавая ледяным ветром, изо рта вылетело снежное облако… Кристина, не обращая внимания, сосредоточенно уставившись на свои руки, молчала, ожидая начала сеанса.

Я всматривалась в нее с большим любопытством, не узнавая себя, если честно. Воспоминания накатывали волнами: где-то в районе сердца екнуло от вида естественного блеска русых пшеничных волос, моего натурального цвета, уложенных в солидный пучок заправского психолога. Розовые щеки и пухлые губы с блеском гигиенической помады светились мягкой женственностью, также исходившей от идеально выглаженной белой блузки, синей юбки и милых часиков (подарка папы на окончание университета) на беленьких ручках с французским маникюром. Каждое утро субботы уходило на поддержание этих белых линий на розовых пластинках ногтей. Они завершали образ того, «у кого все хорошо», даже идеально, жизнь контролируется настолько, что в ней не может произойти ничего экстремального или чрезвычайного.