Каин поморщился: утро наплывало занозистое. Ездить сюда к Москве-реке из подмосковного Пушкино было далековато, да и Михей Михеич недоволен был таким «отхожим промыслом»: мало доходу и перенаправленных к нему на приём – мало!
Переложив в карман брюк квартирные ключи, ловко выбитые из кармана у Тишки-трусишки, он ещё раз пожалел: не ко времени продал машину!..
Авель, спускаясь по лестнице, вдруг как от рези в желудке скривился: так давно не виделся с братом! Опять вспомнил школу, вспомнил, как прятал и душил свои мысли, как выкидывал из головы никому не нужные предвидения, столько горя ему принесшие. Но и помогли зримые мысли и предвидения несколько раз в жизни. Сильно помогли! А потом на двадцать пять лет исчезли.
Выходя из оцепенения – почти так же быстро, как выходил в детстве из обмороков, которые врачи связывали со спазмами сосудов головного мозга, считали их средне опасными, советовали лечить свежим воздухом и водными процедурами, – он сбежал по ступенькам лестницы к проспекту Андропова и споткнулся о сидящего боком, почти лицом к стене – бомжа. Немытыми пальцами тот вцепился в громадный обломыш хлебного каравая и уже глотал слюну, перед тем как обломыш надкусить. Запах ночного хлеба вызвал волну бешеного удовольствия, заставил резко остановиться, а потом двинуться дальше, но уже по другому пути…
Тиша осторожно ступал по зелёной, потемневшей от дождя черепице, поочерёдно заглядывая в окна-продушины, построенные в виде стеклянных домиков. Заглядывая в двускатные домики-окна, вытянувшиеся цепочкой по крыше старинной пекарни, он ухватывал взглядом всю кочегарку с четырьмя огромными – в потолок – печами. Кочегарка узким проходом соединялась с главным, едва угадываемым сверху, окрашенным в жёлто-пустынный цвет залом, где в чанах «творили» тесто и держали закваску. Здесь выпекали невероятно вкусный, духмяный, серый хлеб. Ржаной муки в городе было мало, зато белой второсортной – хоть отбавляй! Корнеюшка, этот путь на крышу по запаху и открывший, часто орал: «Моя пекарня, значит, и запах мой! Туда не суйся, братёнок!..»
У последней из двускатных продушин Тиша остановился. Рядом с домиками-крышами торчали каменные прямоугольные трубы, не больше метра в высоту, но широкие. Стёкла в домиках-продушинах были наполовину разбиты, наполовину целы. Одна из створок с неразбитыми стёклами была поднята горизонтально и укреплена двумя толстыми палками. Подлезая под эту поднятую створку, он подумал: зря сюда сунулся! Дождь моросит, черепица скользкая, и внизу, в кочегарке, печи аж воют от натуги. Но не нарушать же условий спора с наглой дворовой визжалкой, с Галандёй-третьеклассницей?..