– Монаха Авеля, – на лету подхватил директорский посыл Тихон.
– Его, Адамавеля сердешного! Сперва-то он Адамом прозывался. Я его так про себя, Адамавель, и зову. Так вот: последние пятнадцать лет своей жизни у нас он провёл. Здесь, бедолага, и помер, и погребён за алтарём в больничной Никольской церкви. Кстати, в один год с поэтом Лермонтовым старец умер.
– А Лермонтов здесь с какого боку?
– Да по хронологии. Но есть и другая связь: некоторые наши церковнослужители считают: монах Авель не с ангелом, с демоном беседы вёл. И Михал Юрьевич нечто сходное с видениями монаха изображал. Но только всё это враки. Особенно про Какодемона.
– У Лермонтова враки?
– Да нет. У Лермонтова как раз всё верно. И про Какодемона Михал Юрьевич ничегошеньки не знал. А врут те, которые монаху Авелю общение с низкими духами приписывают. Верю: не было бесовщины! Вот так-то, Скородумчик вы наш столичный…
Щёчки восковые вдруг налились вишнёвым огнём, пожилая дама, в которой проступило что-то трогательное, прямодушное, смелое и наивное одновременно, даже топнула ножкой. Потом испугалась, но страх свой пересилила и топнула ещё раз: мол, не сметь на Адамавеля, а заодно и на поэта Лермонтова наговаривать!
Монастырская тюрьма, главный её обитатель и другие сидельцы, вместе с их судьбами и делами – притянули Тихона неотвязно! Понравилась и лёгкая коррекция фамилии. «Скородумчик… это же надо ж. И ведь верно угадано: мал умом, скор на мысли и на выводы торопливые… Э-эх!»
Шаг за шагом добредал Тихон Ильич до того главного, за чем ехал: до пятнадцатилетнего, скорей всего тупо-монотонного, пребывания в тюрьме для безумствующих колодников старца Авеля.
Хроники церковного шпиона
Часа через три, как раз перед окончанием просмотра рукописей, восковая библиотекарша возникла в читальне вновь.
– У меня к вам, шут вас возьми, какое-то особое расположение. Добрый вы наш, Скородумчик, вы отнюдь не московский проныра! Поэтому – вот вам! Но по секрету…
Она выхватила из пакетика несколько листков и взмахнула перед Тишей.
– Мы тут случайно аллигат церковного шпиона нашли, – внезапно перешла она на шёпот, – не удивляйтесь! Должность такая неоглашаемая была: церковный шпион.
– Аллигат – это крокодил?
– Книга-перевёртыш. Читать можно с головы и с хвоста. Ну и писать соответственно. Когда всё шло как надо, соглядатай и писал её: от начала до середины. А как не заладилось – перевернул и стал писать вверх ногами, с конца. Пока в свои же первоначальные записи, как баран в новые ворота, лбом не въехал… Так вот: долгие годы следовал этот шпион за отцом Авелем по пятам. Соглядать начал по собственному почину, совсем молодым, сразу после первых предвидений, записанных вещим старцем. А после помощи у церковных попросил. Кто-то из них, ничтоже сумняшеся, его в шпионы и определил. Правда, без прилагательного «церковный». Было это за год до кончины матушки Екатерины, то бишь осенью 1795-го. А много позже, когда шпиона в нашу тюрьму монастырскую для «соглядания и обнаружения тайных записей» направили – он это дело продолжил. И соглядал, скажу вам, на совесть: сперва через специальное отверстие в стене, потом через дыру, в потолке ловко скрытую. Может, и ещё как-то соглядал, но только вам сейчас про это никто толком не скажет: тайна сия велика есть! Да и с церковным шпионом не всё ладно вышло. После одного скандального случая он сам узником стал. Именно тогда аллигат у него отобрали и надёжно спрятали. А мы нашли! – засветилась от радости нежно-восковая старушка.