Совсем недавно в Карпатах убили старого мольфара. Он, восьмидесятидвухлетний Михай, умел многое, люди к нему со всей Европы ехали – лечиться, совета спросить, судьбу исправить. Он всем помогал, но о нем самом почти никто ничего не знал – откуда появился, где раньше жил, кто семья его, если была, куда делась. Неохотно говорил он о своей доле. Чем он радостно делился, так это игрой на дрымбе. Михай и сам играл, и других учил, говорил, что дрымба – инструмент волшебный, что он много чем помочь может, когда в умелых и добрых руках. Что поля вокруг человека дрымба чистит, настраиваясь на вибрации человека, что звук дрымбы сквозь время ходит, к центру мира прикасается, и слышно его тем, по ком тоскуем мы и печалимся. Что вызывает дрымба духов-помощников, что изменяет сознание мольфара, чтобы увидел тот невидимое и осознал туманное и необъяснимое. Что уплотняет она на несколько мгновений зыбкие тени из прошлого, чтобы разгадать загадки и успокоить растревоженных. Убили Михая, солнечного ведуна и знахаря, убили жестоко, воткнули нож в шею старцу в самый темный час, перед рассветом, в его же хате. И преемника себе он так и не оставил. И местные, кто жил по соседству, говорят, что убил его черный мольфар из мести и лютой зависти, а что скорей всего, это женщина была, ведьма. Что вошла она легко, неслышно ступая, нож воткнула безжалостно и не колеблясь. Они, эти черные мольфарки, неустрашимые, решительные, уж если чего хотят – им просто голову срывает, жить не могут, пока дело свое темное не совершат. Случилось это в полную луну, а значит, сила белого мольфара перешла на другую, темную сторону, к черной колдунье. Местные даже, может, и видели ее, женщину эту, молчат – боятся ее, всесильную, хитрую и коварную. Да и на высшие силы рассчитывают – там разберутся, там все будет по справедливости, если только сможет старуха помереть. А то вон в Дзвонче колдунья местная Гутря раз семь подымалась. Уж совсем не дышала, а вдруг снова взвивалась и ревела, как зверь, и причитала нездешнею мовой, как будто камни во рту перекатывала да как будто в горле водопад гремел и сипел, так умоляла, руки тянула, чтобы хоть кто помог, чтобы освободили ее, а никто-никто подойти не осмелился. Разбежались все, кто вокруг был да жил неподалеку, даже дома в тот час не жили, по родственникам разошлись да разъехались, чтобы подальше быть, приходили скотину покормить да осторожно узнавали время от времени – померла или еще мается-бедует. И только мать той ворожки Гутри старая, а может, то вообще была ее бабця, или тэта – ну, сестра бабцина, такая уж древняя, горбатая, полуслепая и глухая совсем, не боялась, потому что старшая была в роду, ничего ей не повредило бы, ходила за болезной скорбно, простынями к лавке горемычную привязывала, чтоб не вскидывалась, да травами ее горькими сонными поила.