(Карасёва), в чем ей помогала другая учительница – Мария Фёдоровна Щеглова. «Карасева давала читать “Англичане” Водовозовой и предлагала ответить на вопросы из прочитанного, между прочим о жизни английских рабочих, их заработной плате, их союзах и правах (по этому поводу он спрашивает, отвечать или нет на эти вопросы)»[238]. На Пречистенских курсах формировалось самосознание будущих пайщиков обществ взаимопомощи, впервые проявлялся интерес к жизни рабочих на Западе, появлялось стремление заимствовать у них формы организации. Показательно и то, что каждое свое действие Емелин согласовывал с МОО. Фраза Меньщикова о том, что «свои доносы он чаще всего сопровождал просьбами относительно пособьица»[239], означает, что службу в полиции Емелин воспринимал прежде всего как подработку, дополнительную возможность прокормить семью.
В 1898 г. 25-летний Павел Емелин, мещанин из Богородска, был токарем, проживал с женой Евдокией Васильевной Галуховой и сыном Николаем в Москве[240]. В 1898 г. по Высочайшему повелению от 4 марта он был подчинен гласному надзору на один год вне столицы и столичной губернии. В документах архивного дела хранится расписка Емелина: «Избираю местожительство г. Ригу»[241]. Причины высылки агента определить затруднительно: в документах сообщается о том, что в 1896 г. Емелин участвовал в какой-то «сходке на квартире Мячкова»[242], однако гласный надзор был назначен только через два года.
Прожив в Риге с июня 1898 г. по февраль 1899 г., Емелин обратился с просьбой к обер-полицмейстеру Москвы полковнику Д. Ф. Трепову, а тот в свою очередь адресовал его прошение в Департамент полиции: «Богородский мещанин Павел Павлов Емелин обратился с прошением о разрешении ему по отбытии срока гласного надзора жительства в Москве, в виду старости и болезненного состояния его матери, проживающей в Москве, без всяких средств к существованию и кроме того обремененной двумя дочерьми, каковые лица получали материальную помощь только от него, Емелина, в чем нуждаются и в настоящее время»[243]. Обращение Трепова в Департамент полиции по делу Емелина свидетельствует о важности секретного сотрудника для Московского охранного отделения, а также о том, что в 1899 г. обер-полицмейстер тесно и плодотворно сотрудничал с начальником Московского охранного отделения.