Добрый доктор не церемонился: снял с меня туфли, плащ, плотно завернул в одеяло и отправился на кухню. На этой кухне, кроме меня и друга Инки Микаэлевны, давно никто не хозяйничает. Ему безразлично, или, как Фибка говорит, фиолетово. Он делает все с видом человека, не сомневающегося в своей правоте. Так должно быть: маленькая кузина его подружки надралась до чертиков и как индивидуум, давший клятву Гиппократа, он просто обязан протянуть руку помощи. Фуй, что за день такой, ни одного доброго слова, ни о ком. А Золотой Мальчик мог, между прочим, высадить меня из машины возле дома или вообще отказаться везти, что более характерно для молодых людей моего поколения. Этот терпеливо выслушал, утер, дотащил, теперь еще пытается привести меня в чувство. Очень жаль, но поплакать не получается. Я всегда завидую нашим кумушкам, способным рыдать по любому поводу, а уже через полчаса чувствовать себя обновленными, возрожденными и готовыми лбом пробивать стену, у которой только что проливали слезы. Мне это не дано. Чуть-чуть спасительной влаги, когда ею оделяли, мне не досталось, поэтому переживания по поводу стычек с шефом, бестолковость и лень студентов, Танюшина жадность – удар под дых, надолго отбивающий у меня охоту зубоскалить с Фибкой или нормально воспринимать окружающее.
Мой доктор спокойно поит меня из ложечки и нежно, как ребенка, поддерживает под затылок.
– Дострели меня, браток, – мрачно прошу я и откидываюсь на подушку.
Мой «юмор» ему не по нутру. Наши врачи – самые гуманные на свете (это у меня из детства), и поэтому я вижу в его глазах решимость бороться за меня до конца.
Зубы стучат, и чудодейственный напиток Танюшиного друга мне на пользу не пошел. Желудок заворачивается и разворачивается кольцами, прошибает холодный пот.
– Это любовная горячка. Дайте мне умереть! – придуриваюсь я. Это все, что остается. Любовная горячка – слишком громко, а вот насчет умереть… Душа точно вон просится.
Я смотрю на его тонкие пальцы, и хочется прикоснуться к ним, хочется, чтобы они погладили меня по щеке, пробежали по затылку. Я хочу, чтобы он остался. Остался не потому, что надо заполнить образовавшуюся пустоту…
– Закрывай глаза, – тихонько шепчет он, и его дыхание касается моей шеи.
Я послушно закрываю глаза и, замерев, жду. Он приподнимается с пола, где все время сидел.