Через мгновение, подхваченный какой-то силой, он снова очутился в вагоне. На повороте его бросило прямехонько в объятия к той миловидной девушке.
– Прошу… – Дедуля вскочил, – меня простить.
– Прощаю. – Девушка широко раскрыла объятия.
– Нет-нет, умоляю, не затрудняйтесь, не нужно! – Дедуля рухнул в кресло напротив и зажмурился. – Черт! Проклятье! А ну, замрите! Убирайтесь на чердак, вампиры! Чтоб вам пусто было!
Братья с ухмылкой заткнули ему уши воском.
– Не забывайтесь! – процедил сквозь зубы Дедуля. – Где вы, молодые жеребцы, а где я, полутруп!
– Ну и что? – пропел камерный квартет за сомкнутыми веками. – С нами и ты станешь молодым жеребцом!
Он почувствовал, как в животе подожгли шнур, от которого в груди рванула бомба.
– Нет!
В потемках Дедуля дернул за какой-то шнурок. Распахнулась потайная дверца. Братья кубарем полетели в бесконечный, манящий лабиринт многоцветья и памяти. Где явственно виднелись какие-то фигуры, такие же манящие и почти такие же теплые, как сидящая напротив девушка. На лету братья вопили:
– Эй, полегче!
– Где это я?
– Том!
– Я где-то в Висконсине! Как меня сюда занесло?
– А я на пароходе, плыву по Гудзону! Уильям!
Уильям откликнулся откуда-то издалека:
– Я в Лондоне. Вот угораздило! В газете число: двадцать второе августа тысяча девятисотого года!
– Не может быть! Сеси!
– Сеси тут ни при чем! Это все я! – сообщил вездесущий Дедуля. – Вы все у меня вот где, на чердаке, будь он неладен, и пользуетесь моей памятью о местах и встречах, как бумажными полотенцами. Берегите головы, потолок-то низкий!
– Ну-ну, – хмыкнул Уильям, – тогда что же я разглядываю сверху – Большой Каньон или морщину на твоей мошонке?
– Большой Каньон, – подтвердил Дедуля. – Год тысяча девятьсот двадцать первый.
– Здесь женщина! – воскликнул Том. – Совсем близко!
В ту пору, двести весен тому назад, женщина была чудо как хороша. Имени ее Дедуля не помнил. Она попросту оказалась рядом в теплый полдень, когда он жадно срывал сладкие плоды.
Том потянулся к прекрасному видению.
– Руки прочь! – прикрикнул Дедуля.
И ее лицо растворилось в прозрачном летнем воздухе. Женщина улетала все дальше и дальше, туда, где кончалась дорога, и вскоре окончательно скрылась из виду.
– Черт тебя раздери! – взвился Том.
Братья пришли в неистовство: они распахивали двери, носились по тропинкам, хлопали ставнями.