«Товарищ полковник, разрешите раздеться. Нестерпимо жарко». Лицо Голубева исказила кривая улыбка. Полушепотом ответил: «Разрешаю». Я быстро разделся. Остался в одних трусах, обнажив и подставив солнцу свое тощее тело. Голубев молча разглядывал меня с головы до ног. Затем расхохотался, да так громко. Я остановил лошадей. Грешным делом, подумал, что с ним, не сошел ли он с ума.
«Правильно, Котриков, что ты остановил коней. Пусть отдохнут. Когда тебя в армию призывали, проходил медицинскую комиссию?» «Так точно, товарищ полковник», – отчеканил я. «Но ты же болен. Похож на живой скелет или на человека, перенесшего длительную голодовку. Котриков, ты на меня не обижайся. Тебя одним пальцем столкнешь. При сильном ветре ты не удержишься на ногах». Голубев подошел ко мне, приставил ладонь правой руки и с силой толкнул. Я, не думая о последствиях, схватил его за талию, поднял на высоту вытянутых рук и отбросил от себя. Он старался удержаться на ногах, часто переступая. Пятясь назад, тяжело рухнул на землю. Я помог ему подняться, опасаясь, что последует расплата. Вместо возмущения и крика, что с ним бывало, он взял мою руку и крепко пожал. «Молодец, Котриков. Откуда в твоем тощем теле и дряблых мышцах такая сила?» Он пощупал мышцы моих рук и ног. «Теперь я верю лейтенанту, которого ты в шутку поднял и сбросил с плота». Я молчал, искоса поглядывая на замазанную в пыли гимнастерку и брюки Голубева. «Товарищ полковник, извините меня за грубое применение физической силы, – сказал я. – Разрешите, я вычищу гимнастерку и брюки». «Здесь никого, Котриков, нет. Мы с тобой вдвоем. Кони говорить не умеют. Пыль я очищу сам».
По дороге Голубев расчувствовался и разоткровенничался. До самого лагеря он рассказывал о себе. Семнадцатилетним юношей он добровольно вступил в царскую армию. Воевал с немцами. Был награжден двумя Георгиями. С первого дня организации Красной Армии – командир роты. Участвовал в штурме Зимнего. Был почти на всех фронтах Гражданской войны. После окончательной победы над белогвардейцами и интервентами окончил курсы красных командиров, а в 1934 году – военную академию имени Фрунзе. Два боевых ордена Красного Знамени украшали его грудь.
«Товарищ полковник, простите за нескромный вопрос. Почему вы в звании полковника командируете только полковой школой? До вас командир полковой школы был капитан». «Вспоминать, Котриков, горестно. В 1937 году я командовал дивизией. При разборе проведенных маневров в Киевском военном округе откровенно высказал свое мнение при Мехлисе, то есть вопреки нашей тактике и стратегии. Нас учат, и мы учим только наступательным операциям. Наш лозунг – в случае войны воевать будем только на территории врага. Наша армия самая сильная, самая оснащенная современным новейшим оружием. Так ли это? Мы переоценили свои силы. Мы внушили себе и подчиненным, что армия непобедима. Финская война показала, что воевать мы неспособны. Наше учение только о наступательной тактике неверное. Вот тогда я не сумел удержать язык за зубами и прямо попросил Мехлиса, чтобы он передал Наркому обороны Ворошилову и начальнику Генерального штаба, не пора ли при учениях только от наступлений перейти и к обороне. Командование округом и командиры военных частей – все были едины во мнении, но крепко держали язык за зубами. Мехлис тут же отстранил меня от командования. Вместо законного звания комдива, которое было присвоено еще в 1934 году, стал полковником. Хорошо, что не рядовым. Два года ждал ареста. Бог миловал, не сидел. Зато генеральские петлицы далеко ушли от меня, скоро не достанешь.