После звонка незнакомого человека в тот серый ноябрьский день я пришел в волнение.
Я ходил по комнате и то принимался вычислять, кто мог так пошутить, и какова будет развязка этой шутки, то видел себя выступающим на вручении Нобелевской премии по литературе.
А то вдруг я начинал размышлять о том, нет ли тут вообще какого-то злого умысла?
Затем я смотрел на убранство своей квартиры: кровать, ЭВМ, пара тумб, теннисный стол, телевизор, у которого в последний месяц временами пропадал звук, холодильник и электроплита.
Денег и ценностей в этой квартире не водилось с той поры, как я начал в ней жить. Какой, к чёртовой матери, может быть тут злой умысел? Пусть приходит.
Ну, и через полчаса, как я уже говорил, в мою дверь действительно позвонили.
3.
Человек, который представился Борисом Шепетинским, покачивался сейчас в моём кресле и, не отрываясь, смотрел на меня.
В паузе, которая повисла над нами обоими, было отчётливо слышно, как хотели шуршать настенные часы. Но батарейка там села, и часы только в бессилии подёргивали секундной стрелкой.
– То есть, вы утверждаете, – произнёс, наконец, мой гость, – что концепцию о Маяках вы придумали сами?
– Утверждаю, – утверждал я.
Убивать меня вроде действительно никто не собирался, но чувствовал я себя всё равно неприятно. Как на суде. Как обвиняемый на суде.
Шепетинский ещё немного покачался в кресле, глядя в задумчивости на меня, потом сказал:
– Я, Александр Николаевич, человек легковерный. Отчего много раз страдал в своей жизни…
Ситуация для меня несколько прояснилась. У Бориса была нелёгкая жизнь, наполненная страданиями. Поэтому он пришел ко мне с пистолетом.
– Лично я вам верю, – продолжил Шепетинский. – Но поймите меня правильно. Так как речь идёт не только обо мне… Не могли бы мы проверить ваши слова на вот этом вот аппарате?
Мой гость снова отрыл свой чемоданчик. Чемоданчик сейчас он открыл шире, чем в прошлый раз, и я увидел в этом чемоданчике очень красивые пачки денежных купюр национального банка США. Пачек было несколько, даже, наверное, штук пять, и они магнитом притягивали взгляд. Шепетинский отодвинул пачки, достал какой-то прибор из чемоданчика и снова обратился ко мне.
– Вы, я надеюсь, не против?
Как можно, Борис? Как можно быть против? Я в целом человек не очень-то конфликтный. Даже в некотором роде буддист. А тут – пистолет. И деньги эти мне показались почему-то такими милыми и симпатичными. И, может быть, даже не просто так оказавшимися сегодня в моём доме. Ну и самое главное – мне действительно совершенно нечего было скрывать.