Но затыкали уши, и плевали нечистой кровью в святыни, одержимые нечистым духом разрушения, и не было конца их безумию…
Пала Вавилонская Башня, схоронив под собой неродившихся святых и нераскаянных грешников, исторгнув в своем сокрушительном падении зловонные пары преисподней.
Кто-то плакал, некто молился, иные – проклинали, яростно или трусливо, в зависимости от обстоятельств места, времени и утраченного социального статуса.
Безымянный народ поднимался из-под обломков великой империи лжи, во весь свой исполинский рост, зорко осматривался, цепеняя и ужасаясь содеянному им в сумеречной бессознательности, истово крестился, очищая в себе поруганный Образ Божий, который и в поругании остался свят, чист и непорочен…
Личины мертвых душ спадали, обнажая детскую беззащитность околдованного царства, в котором тысячелетним опытом несокрушимой Правды воскресали в нераздельном единстве Истины: Вера, Надежда, Любовь, но Любовь из них больше…
Серж любил своих родителей, и даже в возрасте отроческого бунта старался обуздать юношеский максимализм, с внутренней болью переживая алкогольную деградацию отца и несправедливые упреки вечно недовольной матери.
В других семьях небольшого шахтерского поселка было практически то же самое, может быть более или менее острое, чем у него…
Горняки пили перед спуском в забой и после выхода на поверхность. В этом и была их отдушина от беспросветности «человеческого, слишком человеческого».
Парторг, холеный, красивый сорокалетний мужик, напропалую матерился, пытаясь казаться своим, и донести до них, «детей тьмы», далекий свет партийных решений…
Время застоя напоминало Сержу русские лубочные картины бесконечных торжеств, ярмарок и безудержного и бездумного веселья в пьянящей радости сиюминутного бытия…
И тогда-то его и пронзило ощущение своей избранности: он должен стать клоуном, смешить людей, чтобы им было легче расставаться со своим никчемным прошлым. Первый опыт подтвердил его пророческую догадку. В разгар бурной сцены между пьяным отцом и истерически-надрывно плачущей матерью, он вбежал в их комнату, на четвереньках, в вывернутом тулупе, с маской бурого мишки на веснушчатом лице, и стал рычать и кидаться под ноги родителям, с юркостью ящерицы маневрируя между ними, раздраженными и злыми обитателями ведомственной квартирки барачного типа…