Паломники поджимали губы, и на ликах их еще отчетливее проступала тень неодобрения и аскезы.
До Нового года оставалось два дня. Холодно, но ни снежинки не срывается с суровых стальных небес. Никаких тебе наряженных елок или разноцветных украшений, словно о празднике и не слышали в этих местах. То ли дело в Москве, где предновогодняя суета начинается уже в конце ноября, улицы приветливо переливаются гирляндами, а витрины магазинов украшают елки самых разных видов и конструкций. Уже стемнело, и город выглядел мрачным, каким-то настороженным.
Нас высадили у Старого города и повели-таки ставить свечки мимо почти опустевшего в этот час арабского базара, мимо мрачных каменных стен. Мы с любопытством оглядывались, привлеченные то странным символом на воротах, то необычной архитектурой, и норовили отбиться от группы.
Арабы, точно тени, стоящие в мрачных подворотнях, провожали нас настороженными взглядами.
– Ну вот, даже на душе посветлело, – сказала одна из паломниц, когда мы осмотрели уже все закоулки знаменитого храма, а последняя на сегодняшний день записка была-таки написана.
Пора ехать в дешевую арабскую гостиницу, где за общим столом, смутно напоминающим о трапезах первых христиан, можно было отведать нехитрую постную снедь – преломить лепешку и погрызть салат, где китайская капуста одержала безусловную победу над жалкими обрезками помидоров.
– Ну, как здесь у вас? – насытившись, удовлетворяли духовный голод члены нашей группы.
– Да как у всех в целом, – рассказывала гид. – Обманывают, правда. Вот на рынке так и норовят вместо картошки апельсины всунуть. Купишь ведро картошки, смотришь, а она только сверху лежит, а снизу апельсины!
– А дети у вас есть? – тем временем спрашивала другая паломница.