Я застегнул кобуру и вышел из-за двери. Майор, стоявший на пороге, был довольно улыбчив, круглолиц, да и вообще являлся полной противоположностью тощему угрюмому Аникину. Он протянул мне руку:
– Гудзенко, Павел Трофимович.
Я тоже представился.
– Аникина, вижу, подкармливаешь? Не шибко старайся, – он подмигнул бойцу, – Я ему тут на год харчей оставил.
– Вот как? – удивился я.
– Ага, – подтвердил майор. – Еще с неделю тому.
– Понятно, – я посмотрел на Аникина, но тот сосредоточенно ковырял ложкой на дне своей кружки.
– Ладно, лейтенант, пойдем со мной наверх, посекретничать надо.
Мы поднялись в четырнадцатую.
– Ну как, дело просмотрел?– спросил майор, все также улыбаясь.
– Два тома одолел, – ответил я.– Третий – только начал.
– Ну и как?– спросил Гудзенко.
– Что как?
– Когти рвать отсуда не захотелось?
– Захотелось, – признался я.
– То-то… – сказал Гудзенко и несколько посуровел.– Я, признаться, и сам не очень пока понимаю чего делать–то… Ты уже догадался, куда корни-то уходят?
– Нет, не особенно, – признался я, – но масштаб немыслимый какой-то. Я такого раньше не видел.
– Ты не видел! – почти презрительно хмыкнул Гудзенко, – А я?!
– Когда за Галкой Брежневой дыры на границе латали, я еще на подхвате был! Только старлея получил, как ты вот… И то, скажу я тебе.... Полегче было. Понятнее, что ли… – Он помолчал, вертя в руках коробок спичек, – В общем так… В двух словах расскажу тебе, что к чему.…С одной стороны, знать тебе конечно, много не надо, но с другой, невредно, чтоб ты понимал, куда сунулся. Задание у меня к тебе есть, так что, может, поаккуратнее будешь.
– Так вот, как ты понял, генерал Баранников умер в поезде от инфаркта, но одно из трех его писем все же дошло. Как ты понял, наверное, дошло именно то, которое он мне написал, не напрямую, конечно… Не важно, в общем. Там он как раз упомянул, что написал также официальный рапорт и еще одно письмо своему товарищу – в Генштаб. Понятно, что, ни рапорта, ни вторго письма никто не видел. Ну, по крайней мере, так мне официально заявили на допросах. В четвертом томе есть материал. Я по своим каналам завел дело, сделали аккуратно ревизию, совсем вроде бы по другому поводу, и тогда стало понятно, что генерал только «верхушку айсберга» увидел. Сам ли он помер, или помогли, сказать сложно, все-таки, ему уже около шестидесяти было – не мальчик, да и вся прежняя жизнь была не сахар, вся на нервах, он и прежде на сердце жаловался… Он, видишь ли, сыном полка был в войну, вся семья в голод перемерла. Потом суворовское, и вот так – до генерала дошел.