Услышав эту угрозу, Абдуллах побледнел. Он и помыслить не мог, что человек способен на подобную нечестивость, даже если этот человек – сириец. Дрожащим от гнева голосом он спросил:
– Ты действительно осмелишься совершить святотатство и обагрить кровью эту святую землю?
– Осмелюсь, – невозмутимо ответствовал сириец, – а вина за это падет на голову того, кто выбрал святую землю, чтобы составить заговор против повелителя правоверных.
Возможно, если бы Абдуллах был твердо убежден в том, что этот шейх правильно передал чувства своих соплеменников, многих бедствий, постигших ислам и его лично, можно было бы избежать. Но Ибн-Зубайр был обречен на гибель, как уже погибли зять и внук пророка, а также многие мусульмане старой школы, сыновья сподвижников и друзей Мухаммеда. Судьба уготовила им многочисленные неприятности и беды.
Однако для Абдуллаха роковой час еще не пробил. Судьба решила, что несчастная Медина сначала должна искупить своим полным разрушением, изгнанием и убийством жителей гибельную честь предоставления убежища беглому пророку и воспитания истинных основателей ислама – фанатичных воинов, которые, покорив Аравию его именем, даровали новорожденной вере залитую кровью колыбель.
Глава 5
Разграбление Медины
Шел 682 год от Рождества Христова. Солнце только что опустилось за горный хребет, протянувшийся к западу от Тивериады. От былого величия города сегодня остались только развалины, но в те времена, о которых идет речь, он был столицей провинции Иордан (в которую входила центральная часть Палестины к западу от реки; пять районов – Дамаск, Хомс, Киннасрин, Иордан и Филастин) и временная резиденция халифа Язида I. Минареты мечетей и башни зубчатых стен, залитые серебристым светом луны, отражались в спокойных водах озера – Галилейского моря, хранившего так много священных для христиан воспоминаний. Воспользовавшись ночной прохладой, из города вышел небольшой караван и направился на юг. Девять путешественников, находившихся во главе кавалькады, явно были высокопоставленными людьми. Но ничто в их внешности не указывало на принадлежность к придворным – халиф редко подпускал к себе людей столь зрелого возраста и с такими строгими, а то и мрачными лицами.
Некоторое время все молчали. Наконец один из путешественников заговорил: