Кроме того, австрийцы потребовали:
1. Арестовать коменданта В. Танкосича и М. Цыгановича – сербских государственных чиновников, скомпрометированных результатами сараевского расследования.
2. Принять действительные меры к воспрепятствованию оказания содействия сербскими властями в незаконной торговле оружием и взрывчатыми веществами через границу и уволить, подвергнув суровому наказанию, чинов пограничной службы в Шабаце и Ложнице, виновных в том, что оказали содействие руководителям сараевского покушения, облегчив им переезд через границу.
3. Дать австро-венгерскому правительству объяснение по поводу заявлений высших сербских чинов как в Сербии, так и за границей, которые, несмотря на занимаемое ими официальное положение, позволили себе после покушения высказаться во враждебном по отношению к австро-венгерской монархии тоне и без замедления уведомить австро-венгерское правительство об осуществлении указанных в предыдущих пунктах мер.
На ответ Белграду было предоставлено всего 48 часов.
Это было сделано для того, чтобы помешать России, Англии и Франции провести полоноценные переговоры и консультации за столь короткий срок.
В день вручения ультиматума Грей в первый раз за всё время кризиса встретился с австрийским послом графом Альбертом фон Менсдорфом.
В Лондоне уже хорошо знали, какой провокационный документ заготовили австрийцы для Сербии, так как еще 22 июля «Таймс» довольно точно изложил его содержание.
Конечно, знал его и Грей. Тем не менее, он заявил Менсдорфу:
– Я не могу обсуждать ноту до тех пор, пока не увижу сам документ. Единтсвенное, что я пока могу, так это выразить мое сожаление, что для ответа на нее дан такой ограниченный срок…
Затем он стал распространяться об ущербе, который нанесёт торговле война между четырьмя великими державами: Россией, Австрией, Францией и Германией.
О возможности участия пятой державы, Англии, Грей не обмолвился ни словом.
Донесение о беседе с Греем Менсдорф заключал следующими словами: «Он был хладнокровен и объективен, как обычно, настроен дружественно и не без симпатии по отношению к нам».
Если это не поощрение агрессии, то, что тогда?
На следующий день Менсдорф привез Грею копию ультиматума.
Изобразив на своем лице отчаяние, тот заявил, что это «самый страшный документ из всех когда-либо порождённых дипломатией».