– Ай, блин, – тихо вскрикнул Паша, ударившись спиной о холодный металл.
– Тебе больно, любимый? – искренне забеспокоилась она. – Давай поцелую. Где больно?
– Здесь, – улыбнувшись, показал он на свои губы пальцем, и она прильнула к «больному» месту, страстно целуя.
А солнце поднималось все выше, нещадно пытаясь пробить и так уже изрядно потрепанный озоновый слой планеты.
– Нам пора, счастье моё. А то потеряют нас, – нежно сказал он.
А она, наигранно обидевшись, повернулась на бок спиной к Павлу и шепнула:
– Не хочу, не хочу.
Он повернулся к ней и, нежно обняв, поцеловал в шею.
– Перестань. Ты же не хочешь, чтобы Степаныч за нами группу прислал? И тогда все узнают об этом месте.
– Я шучу, милый. Конечно, я понимаю. Просто, я не хочу расставаться с тобой ни на миг. Понимаешь?
– Понимаю. И я не хочу. Но у меня есть обязанности. И у тебя, кстати, они тоже есть. И к тому же скоро зима. Я тебе ещё надоем своим каждодневным присутствием.
– Глупенький ты мой дурачок, за тринадцать лет не надоел, а за одну зиму надоешь?
– Шучу я. Ты тоже думаешь, что будет одна зима? Думаешь, теперь будет как раньше? – спросил Павел, целуя плечи любимой.
– Как раньше уже никогда не будет, – грустно ответила Полина.
– Я о погоде. Точнее, о временах года.
– Я поняла тебя, Паш. Думаю, что уже всё. Солнце снова с нами. Вспомни лето, зима отступила, и теперь всё будет как раньше.
– Хорошо, если так.
Он погладил ее спину и, легонько шлепнув по голой попе, поднялся.
– Это что сейчас было? – заигрывая, спросила она и улыбнулась.
– Люблю я тебя. Сильно. И её тоже, – показал он рукой на притягивающую взгляд выпуклость ниже спины обнаженной девушки и натянул штаны.
– А что ещё во мне ты любишь?
– Всё. Всю тебя целиком люблю, не разделяя на отдельные филейные части. Хотя некоторые из них иногда хочется съесть. Ну, или, как минимум, покусать слегка, – улыбнувшись, ответил Павел, завязывая шнурки на берцах.
– Думаешь, выкрутился? – ехидно спросила она, прищурив глаза.
– Думаю, да, – ответил он почти смеясь и поднял с лежавшей в желтых листьях черной толстовки калашников. – Милая, нам пора уже.
Павел уже строго посмотрел на любимую, но в его карих глазах искрились любовь и нежность. И она это видела и всегда знала, чувствовала.
– Я знаю. Не сердись.
Девушка нехотя надела джинсы и белую вязаную кофточку, поправила пышные волосы и, посмотрев на безоблачное синее небо, печально выдохнула: