Я
опять заметалась по комнате, заламывая руки:
–
Представляю, там отец вообще в шоке! Он же так и умереть от страха
может! Всё! Точка! Мне нужно срочно возвращаться! – по моим щекам
потекли слёзы. Я таки разрыдалась, по-бабьи, с
подвыванием.
Пивоваров задумался. Пауза затянулась. Я ещё
пометалась по комнате, вытерла слёзы и нос, икнула, а он всё сидел
и размышлял. Видно было, что он воспринял это близко к сердцу.
Некоторое время было тихо, а затем он сказал:
–
Знаешь Люба, нам осталась здесь ещё неделя с хвостиком. Это, не
считая полнедели на дорогу. А планы у тебя большие. Причём это
планы по спасению нашей страны. Да, я понимаю, у тебя случилась
неприятность, но это ещё не горе. У тебя отобрали детей. Но дети
ведь живые. Здоровые. Их направили в какой-нибудь или интернат, или
детский дом. И за эти две недели с ними ничего не
случится…
Я
всхлипнула.
–
Люба, небольшой испуг они переживут. Маленькие дети легко
адаптируются. Да жалко детей, жалко отца твоего, но это все
преодолимо. Отец твой тоже знает, что Галя тебе уже сообщила.
Теперь он будет спокойно ждать. Понимаешь?
Я
опять всхлипнула, но кивнула. На душе скребли кошки.
–
Пойми, Люба, уезжать сейчас ты не можешь. У тебя нет денег, нет
билета, кроме того, как ты всем объяснишь, почему и на каком
основании ты улетела раньше? Я в первую очередь имею в виду «Союз
истинных христиан», областных и американцев. Они не поймут.
Особенно областные. Тем более, что ты так долго добивалась чтобы
сюда попасть…
Я
задумалась и поняла, что он прав. Разумом я это понимала, а вот
сердце разрывалось от горя.
Тем временем Пивоваров продолжил:
–
Понимаешь, Люба, это не горе, это просто жизненная неприятность. Ну
так сложились обстоятельства. Ты вернёшься через две недели домой и
спокойно займёшься вопросом возвращения своих детей. С ними ничего
прямо необратимо ужасного не случилось. Они живы-здоровы, остальное
всё изменить можно. И я тебе, как юрист, помогу.
Я
кивнула опять. Он был прав.
–
Поэтому мой совет – прекращай паниковать, а сейчас займись тем,
чтобы до конца довести наш план. Иначе вся эта поездка, все эти
усилия, которые мы уже сделали – они все пойдут к чертям собачьим.
И ты потом всю жизнь будешь себя за это винить. И тебе будет очень
стыдно, – он вроде и ругал, но смотрел на меня по-доброму,
по-отечески.