Бортко
многозначительно смотрел на хозяина кабинета, а тот с обречённым
видом ждал, что будет дальше.
– Поэтому
теперь будет так. Вы немедленно возобновите поставки полноценного
сырья в Москву, – жестко проговорил Бортко. – Кожи должны быть
самые лучшие. Тот мусор, что вы прислали раньше, мы в учет брать не
будем. А также вы возобновите нам поставки дополнительных партий. В
том числе и за март.
Сальников,
судорожно сглотнув, был вынужден кивнуть.
– Дальше.
Ваша сестра, Дружинина Екатерина Андреевна, – продолжил Бортко. –
Должна уволиться с кожгалантерейной фабрики. В течение двух дней.
Это единственный вариант. Если он не подходит, то она вылетит
оттуда чуть позже, но уже по статье.
Сальников
спорить не стал, но по его реакции Бортко понял, что тому проще, в
этой ситуации, самому уволиться.
Ну, может,
наконец возьмет себя в руки, станет настоящим мужиком и приструнит
свою сестричку, которую так разбаловал, – мысленно усмехнулся
он.
– Очень не
люблю кого-то пугать, угрожать, – продолжал Бортко, – но если ещё
раз придут отбросы вместо сырья, вы, Роман Викторович, вылетите со
своего места. Начнутся проблемы на вашем заводе – то же самое.
Начнутся какие-то неожиданные проверки на московском заводе – в
этом случае, помимо вашего увольнения, и ваша сестра, которая уже
начала этим баловаться, вряд ли сможет найти себе любую работу,
даже дворника, на территории Москвы. Всё просто!
Сальников
поднял на него удивленный взгляд. Надо понимать, что его оставляют
на должности? Неужели?
–
Посчитайте, сколько стоит дополнительная партия кожи, – в
заключение сказал Бортко и положил перед ним свою визитку, – и
позвоните мне на следующей неделе, договоримся, где встретимся и
обсудим условия дальнейшей работы. Закладывайте в стоимость
дополнительной партии достойную оплату всех вовлечённых. И не так,
как на кожгалантерейке! Чтобы не было эксцессов и подстав. Жадность
ни к чему хорошему не приведёт. Обсудим и вашу долю.
– Я всё
понял, Михаил Жанович, – покорно произнёс Сальников.
***
***
Московская область. Серпухов.
Два дня на
увольнение… Два дня, – потрясённо думал Сальников. – А Катька же
дура упёртая. Привыкла смотреть на меня с детства, как старшая
сестра на младшего брата… Помыкать и командовать. Совсем не
замечает, что прошли те времена, когда я сидел на горшке, а она
надо мной возвышалась… Нет, наедине с ней разговаривать нельзя.
Даже слушать меня не станет, о каком продуманном серьезном
обсуждении вопроса можно вообще вести речь…