Я ощущаю Бога не как, скажем, сомнительную отеческую заботу, исходящую с небес, но как пространство, в котором пребывают мысли. А также как энергию, которая позволяет существовать нашим мыслям. Та же самая энергия, которая вызывает движение мыслей в уме, движет звёздами на небе. Радуясь Богу, я чувствую, скорее, благодарность, а не то, что принадлежу «господину», и могу получить от него особое внимание.
Я часто использую слово «Бог», чтобы выразить невыразимое. Но в восприятии многих людей это слово запятнано связью с насилием и старым образом мыслей. Можно легко заменить это слово словами «изначальная природа» или просто «природа». Для некоторых «Дао» или даже «процесс» выражают эту тайну и безграничность.
В слове «Бог» мы приближаемся к радости бытия, нашей «естественной доброте» и небесной песне своей бесконечной природы. Оно выражает переполняющий душу восторг. В слове «Я» отражается тот, кто полон привязанностей и не знает, куда идёт, образ себя, страдающий и одинокий, в нём отражена борьба, смятение. Эти понятия не являются чем‑то «реальным». «Я» не является истиной. Не является истиной и «Бог». Истина – это истина. Переживите её. Прикоснитесь к сущности каждого из этих слов.
Когда я начинал заниматься духовной практикой, моей настольной книгой была «Бхагавад-гита», хотя я немного читал о буддизме, и большинство медитаций, которые я выполнял в достаточно свободной форме, представляли собой практики сердца из индуистской традиции.
Вскоре я нашёл учителей, или, лучше сказать, они нашли меня, и я углубился в эти практики на несколько лет.
Этот период был очень плодотворным и позволил мне развить свою способность к внутреннему видению. Но хотя это оказало на меня глубоко исцеляющее воздействие, сердце влекло меня идти ещё глубже. И снова практика сама нашла меня.
Один мой старый друг и поэт, вернувшись после трёхлетнего пребывания в Таиланде, где он жил в качестве буддийского монаха, привёз с собой учение Махаси Саядо о практике випассаны, или осознанности. Я сразу же ощутил, что, вероятно, мне нужно заняться такой практикой – более структурированной, если я хочу, чтобы мой ум однажды соединился с сердцем. И хотя я понимал, что из‑за старых склонностей любая техника может превратиться в средство контроля и в механизм создания иллюзий о себе – чтобы за ними можно было спрятать свои заблуждения и страдание, – я ощутил, что эту практику можно выполнять из глубины сердца, а не поверхностно, на уровне ума, полного страха и противоречий.