В час пополудни этого же дня сэр Гарри Паркес должен был сопроводить меня к министру внутренних дел Японии господину Окубо; но, обнаружив, что опоздал отправить почту, перенес встречу на следующий день. Во второй половине дня мы осмотрели небольшой синтоистский храм, возведенный в память о солдатах микадо, павших за родину во время революции 1868 года. Он представляет собой здание, построенное из простой некрашеной древесины, в центре которого находится немного приподнятый помост с установленным большим европейским зеркалом и маленькой вазой, изготовленной из колена бамбука и наполненной цветами. Пол самого храма застелен обычным брюссельским ковром, служащим белым фоном для просторной панели. На возвышении постелен европейский белый войлочный ковер качеством пониже. Помимо зеркала в этом храме находится около восемнадцати европейских кресел из лозы.
Этот храм располагается на возвышении рядом с ипподромом, и от подножия его нам открывается чудесный вид на Токио с заливом до горизонта. Заслуживает особого внимания то, как сориентирован этот город относительно рельефа местности, так как в самом его центре возвышается замок, видимый со всех сторон. Через Токио пролегают широкие улицы, застроенные только одноэтажными домами, поэтому город занимает очень большую территорию. Все японские дома, когда смотришь на их густую застройку сверху, выглядят скорее лачугами или избами под соломенной крышей ирландской деревни, чем кварталами английских городов. Только при пристальном взгляде на них можно распознать их красоту, и во многих случаях восхищение вызывает внутреннее убранство, а не внешнее устройство. Завершая круг, мы возвращаемся в нашу усадьбу и видим горделивую Фудзияму, вздымающуюся ярким фиолетовым конусом на фоне светящегося неба, хотя до нее не меньше 100 или 130 км.
На следующий день мы с сэром Гарри Паркесом отправились с заранее оговоренным визитом к министру внутренних дел. Окубо-сан отличался редким даже для выходца из Южной Японии высоким ростом, он на целую голову превосходил среднего жителя Токио. Он обращал на себя внимание как человек в высшей степени достойного поведения, манерами несколько проще, чем у кое-кого из министров, и разговор он вел в душевном и приветливом ключе. Он выбрал себе дом в европейском стиле наподобие того, что теперь в моде у высокопоставленных государственных чиновников. Комната, в которую нас проводили, находилась наверху, полы в ней устилали ковры, а обстановка соответствовала европейской моде.