Рождение Эдипа, его юность, бегство, отцеубийство
Лай, сын Лабдака, из рода Кадма, был фивянским царем и жил в долгом и бездетном супружестве с Иокастой, дочерью знатного фивянина Менекея. Так как он страстно хотел иметь сына, то спросил об этом разъяснения дельфийского Аполлона и получил такое порицание: «Лай, сын Лабдака. Ты хочешь быть благословен детьми. Исполнится твое желание. Тебе будет дарован сын. Но знай, – судьбой предрешено тебе погибнуть от руки собственного ребенка. Таково веление Юпитера – Кронида, внявшего мольбы Пелопа, у которого ты отнял сына». Дело в том, что еще в юности своей Лай бежал из родной страны в Пелопоннес, при дворе царя Пелопа был принят как гость. Но он неблагодарностью оплатил своему благодетелю и на немейских играх похитил сына Пелопа, прекрасного Хризиппа. Сознавая свою вину, Лай поверил порицанию и долго жил в разлуке со своей супругой. Однако любовь, которую они питали друг к другу, снова свела их вместе, вопреки предостережению судьбы, и Иокаста родила своему супругу сына. Когда ребенок появился на свет, они вспомнили о предсказании и, чтобы избегнуть приговора бога, решили проколоть и связать ребенку ноги и бросить его на третий день жизни в диких горах Киферона. Пастух, который должен был выполнить это страшное поручение, сжалился над невинным ребенком и передал его другому пастуху, который в тех же горах пас стада коринфского царя Полиба. Сделав это, он предстал перед царем и супругой его, Иокастой, с таким видом, словно выполнил их поручение. Цари и царица решили, что дитя погибло там от голода и от диких зверей и что этим они помешали сбыться предсказанию. Совесть же свою они успокоили мыслью, что, жертвуя ребенком, тем охранили его от отцеубийства, и с тех пор стали жить с облегченным сердцем.
Между тем пастух Полиба, не знавший, кто и откуда этот переданный ему ребенок, развязал ему ноги с проколотыми ступнями и по ранам назвал его Эдипом, что значит опухшие ноги. После этого он принес его в Коринф к царю Полибу, господину своему. Царь сжалился над ним, передал найденыша своей супруге Меропе и воспитывал его как собственного сына, каким тот и прослыл при дворе и по всей стране. Достигнув юношеских лет, Эдип почитался самым знатным из всех граждан и сам жил в счастливой уверенности, что он сын и наследник царя Полиба, у которого не было других детей. Но скоро неожиданный случай бросил его из этой уверенности в бездну отчаяния. Однажды на праздничном пиру какой-то коринфянин, из зависти не расположенный к Эдипу, опьяненный вином, крикнул возлежавшему против него Эдипу, что он – не сын царя Полиба. Глубоко пораженный такими словами, юноша едва мог дождаться конца пира; все же, борясь с собой, он на весь этот день затаил свои сомнения. На утро же другого дня он предстал пред своими родителями, которые были, конечно, только его приемными родителями, и потребовал от них объяснения. Царь Полиб и его супруга сильно разгневались на клеветника, у которого вырвались такие слова, и старались рассеять сомнения Эдипа, не давая, однако, ему прямого ответа. Хотя и отрадна была ему любовь, которую он увидел в их ответе, но недоверие слишком глубоко засело в его сердце, слова его врага слишком глубоко запали в его ум. И вот тайно взялся он за посох странника и, ни слова не сказав родителям, обратился к дельфийскому оракулу в надежде услышать опровержения столько позорного для его чести наговора.