За окном проплывали дома и заборы. Едущий по разбитой осколками снарядов дороге автомобиль подбрасывало то вверх, то вниз.
Наконец, после очередного блок-поста машина остановилась, и шофер вышел закурить. Я высунулась из дверей машины.
– Первый раз сюда к нам? – повернулся он ко мне.
Я кивнула. Он затоптал окурок и, проследив мой взгляд на следы от снарядов, произнес:
– Ну, теперь-то здесь еще нормально. Раньше посерьезнее было.
Я не стала ничего спрашивать. А что спрашивать, если тут и так все понятно.
– Ты не бойся, здесь тебя не обидят. Мы за своих горой. – он прицмокнул и достал вторую сигарету. – И как тебя мамка отпустила? Молодая ты еще, жизни не видела. Это мне все ни по чем – как-никак шестой десяток разменял. Как зовут-то тебя?
– Люда. – тихо ответила я.
– Людок, значит. – голос шофера зазвучал с отеческой нежностью, – И что же тебя сюда привело, а? – старик прищурил глаз, – Молчишь. – продолжил он, – а я знаю. Небось отправили хлопця твоего сюда к нам, вот ты и едешь, или неправду говорю?
– Это неправда! Я выполняю свой долг: помогаю родной стране. – притворно возмутилась я, но старик лишь покачал головой.
Потом он повернулся ко мне и, словно бы спохватившись, сказал:
– Ну и чего мы стоим? Ехать надо, ехать! Все голодные, а единственный повар стоит и со мной разговаривает.
В машине я повернулась к водителю и спросила:
– А как вас зовут?
– Василием Михайловичем меня зовут, но ты можешь звать просто Михайлыч.
Уже четвертый месяц я крутилась, как белка в колесе. Сначала я была единственным поваром, позже ко мне приставили помогать Лиду – двадцатипятилетнюю девушку. С раннего утра и до позднего вечера я готовила еду для наших солдат – сначала одна, после вдвоем с Лидой. Поздно вечером я приходила «домой» – в семью, в которую меня поселили и без сил валилась спать.