В июне – «Случай с Яковом Пигунком», в июле – «Уход Хама», к августу – «Деревянную королеву», в сентябре – «Халиль», в октябре – повесть «Петушихинский пролом», а к декабрю завершает еще одну повесть – «Конец мелкого человека».
В те же сроки появляются «Бурыга» и «Притча о Калафате», которая войдет отдельной главой в «Барсуки».
Кроме того, на исходе 1921-го и на исходе 1922 годов он пишет еще две, не публиковавшиеся при его жизни, вещи с характерными наименованиями – упомянутое «Деяние Азлазивона беса» (именно так она называлась в первом варианте) и «История беса Василья Петровича» (доделана в 1923-м, подарена Фалилееву, утеряна и не найдена до сих пор).
Ощущение от всей этой щедрости очевидное: Леонов обнаружил некие свои потайные родники. Оставалось лишь щедро черпать – а там все не кончалось и не кончалось.
Может показаться, что этот плотный, цветной, ароматный язык, эта щемящая, безысходная тоска, кочующая из рассказа в рассказ, эта мелодика его прозы, зачаровывающая по сей день, – зародились словно бы сами по себе; но это, безусловно, не так.
Зарядьевские типы, мудрые деды, материнские печали, отцовские мытарства, поморский говорок, сказки Писахова, долгие дороги от Белого до Черного моря, белогвардейщина, красногвардейщина, костры и тачанки, и махновщина, и сотни разных людей, и многие смерти, и несколько раз совсем рядом прошедшая смерть собственная, и, наконец, предощущение огромной жизни, – все это сложилось в юной голове в замечательный, а если всмотреться – жуткий в своей красоте узор, который оставалось лишь передать бережно и честно.
Были, конечно же, у первых почитателей Леонова и споры, и опасения. Остроухов и Сабашников много говорили на эти темы, и Остроухову хотелось верить, что Леонов – обожаемый его Лёня – не пойдет служить, в его понимании, бесам, взявшим власть над Россией. Мудрый Сабашников был куда более реалистичен.
– Биться будут за него, тянуть к себе, рвать на части… – говорил он.
Но пока Леонова «рвали на части» лишь желающие послушать его.