Касается креста.
– Золотой?
– Да.
– Снять!
Смотрю недоуменно.
– Почему?
– Не положено.
Снимаю крест.
Остаюсь в одних трусах.
– Снять!
– Зачем?
– Молчать! – рука тюремщика тянется к дубинке на поясе.
Раздеваюсь догола.
– Присесть десять раз! Наклониться!
Смотрит мне в зад.
«Отчего же фонариком не посветил, проктолог хренов?» – думаю со злостью.
– Открыть рот! Одевайся!
Натягиваю одежду.
– Руку сюда!
Тюремщик мажет руку чем-то синим и, крепко сжав кисть, перекатывает подушечки пальцев по серому бланку. Герой какого-то фильма назвал это «игрой на рояле». Похоже. Все процедуры позади. Уже другой харон («Руки за спину!») ведёт бесконечно-длинными коридорами. Одни двери-решётки, вторые. Каждый раз, пока открывает замок:
– Стоять! Лицом к стене!
Ковровая дорожка цвета запёкшейся крови гасит звук шагов. Бесшумно идём мимо нескончаемого ряда выкрашенных в тёмно-зелёный цвет дверей.
– Стоять! Лицом к стене!
Провожатый снимает с пояса длинный ключ и проворачивает в замке. Клацает отодвигаемый засов. Дверь открывается бесшумно.
– Заходи!
Ступаю со света во тьму. Первое, что бросается в глаза – экран телевизора, висящего под потолком. По изумрудному полю бегают разноцветные фигурки. Глаза постепенно привыкают к полутьме. Различаю очертания двух нар. Все четыре места на них заняты.
С нижней нары привстаёт долговязый мужчина. Не отрывая глаз от экрана, машет рукой куда-то в дальний угол. Там, прямо под телевизором, нахожу три табуретки. Мне уже всё равно на чем спать. Измученное тело ноет и болит. Кое-как вытягиваюсь на твёрдых квадратиках и проваливаюсь в забытьё.
Утро. Лампа над входом вспыхивает сверхновой звездой. Мучительно трудно расправляю затёкшие ноги. Вскоре начинают шевелиться и соседи.
Первым скатывается на пол кругленький мужичок лет пятидесяти. Дружелюбно улыбается. «Новенький?». Не дожидаясь ответа, проскальзывает за перегородку, где долго журчит струей мочи. Затем, фыркая от удовольствия, умывается. Шум в камере будит остальных.
– Иваныч, дай поспать! – черноволосый здоровяк на нижней наре переворачивается на другой бок.
Ловлю на себе взгляд ещё одного проснувшегося.
– Новенький?
– Да, – смотрю на растрёпанную голову.
– Ну, тогда добро пожаловать!
В середине дня из камеры «с вещами» забирают двухметрового брюнета. На его место перекатывается толстяк. Как новенькому, мне достаётся верхняя нара. С трудом вскарабкиваюсь на второй этаж.